Карты смысла. Архитектура верования - Джордан Питерсон

брать ее самою. Четыре часа шел обыск – и эти четыре часа она приводила в порядок протоколы съезда стахановцев щетинно-щеточной промышленности, где она была секретарем за день до того. Неготовность протоколов больше беспокоила ее, чем оставляемые навсегда дети! Даже следователь, руководивший обыском, не выдержал и посоветовал ей: «Да проститесь вы с детьми!»

Это вот какие были люди. К Елизавете Цветковой в казанскую отсидочную тюрьму в 1938 пришло письмо пятнадцатилетней дочери: «Мама! Скажи, напиши – виновата ты или нет?.. Я лучше хочу, чтоб ты была не виновата, и я тогда в комсомол не вступлю и за тебя не прощу. А если ты виновата – я тебе больше писать не буду и буду тебя ненавидеть». И угрызается мать в сырой гробовидной камере с подслеповатой лампочкой: как же дочери жить без комсомола? как же ей ненавидеть советскую власть? Уж лучше пусть ненавидит меня. И пишет: «Я виновата… Вступай в комсомол».

Еще бы не тяжко! да непереносимо человеческому сердцу: попав под родной топор – оправдывать его разумность.

Но столько платит человек за то, что душу, вложенную Богом, вверяет человеческой догме.

Любой ортодокс и сейчас подтвердит, что правильно поступила Цветкова. Их и сегодня не убедить, что вот это и есть «совращение малых сих», что мать совратила дочь и повредила ее душу.

Это вот какие были люди: Е.Т. давала искренние показания на мужа – лишь бы помочь партии!

О, как можно было бы их пожалеть, если бы хоть сейчас они поняли свою тогдашнюю жалкость!

Всю главу эту можно было бы писать иначе, если бы хоть сегодня они расстались со своими тогдашними взглядами! Но сбылось по мечте Марии Даниелян: «если когда-нибудь выйду отсюда – буду жить, как будто ничего не произошло».

Верность? А по-нашему: хоть кол на голове теши. Эти адепты теории развития увидели верность свою развитию в отказе от всякого собственного развития. Как говорит Николай Адамович Виленчик, просидевший 17 лет: «Мы верили партии – и мы не ошиблись!» Верность – или кол теши?

Нет, не для показа, не из лицемерия спорили они в камерах, защищая все действия власти. Идеологические споры были нужны им, чтоб удержаться в сознании правоты – иначе ведь и до сумасшествия недалеко[518].

«Доказательства невыносимы – тем хуже для доказательств!» Герой, спаситель, – это метафорическое или повествовательное описание шаблона, по которому принимается существование аномальной информации, усваивается ее значение и включается в наследие культуры. Дьявол (олицетворение зла) есть воплощение в действии, образе и слове склонности отрицать, а не принимать, которая сознательно тормозит развитие жизни и прекращает революционную адаптацию духа.

Только скажите: а камушки? Камушки кто на стену клал, а? Твердолобые, вы ли?[519]

Идеология – это фиксированная картина мира, а не эмпирическое описание, хотя их постоянно путают; это портрет значимости, смысла – мифологически обоснованное толкование действительности и идеального будущего с точки зрения эмоций. Идеология – это статичное изображение бесконечно сложной и постоянно изменяющейся окружающей среды. Она ограничивает хаос, который приносит живительную надежду, бессмысленным, мертвым порядком и отрицает свободу действий, воображения и мыслей.

Запрещенное поведение – это недоступный потенциал и невозможность совершенствоваться, теоретическая возможность, лишенная жизни, постоянно забаррикадированный путь к приспособлению. Запрещенное (еретическое) воображение и мысли – это отказ от возможности преобразования, которая является предпосылкой успешной адаптации к трагическим условиям существования. Отрицание уникальности поступков, фантазий и мышления – это отказ от героической, лучшей части своего «я» – индивидуальности, способной добровольно противостоять тяготам бытия. Все это неумолимо ведет к так называемой демонической одержимости – невротическому страданию, жестокости к людям и мстительному желанию уничтожить все живое.

Идеология резко ограничивает потенциал человека. Адаптация, предпринимаемая в чрезвычайно узкой сфере деятельности, неизбежно оказывается недостаточной и причиняет страдания, поскольку лишь связь с высшими силами поддерживает вкус к жизни. Заявление «все должно быть только так, а не иначе» опровергается человеческим поведением, которое постоянно выходит за рамки представлений. Следовательно, исключения из правил попадают под запрет, или вера в идеологию исчезнет и снова появится невыносимый хаос. Цепь рассуждений такова: аномалия означает разложение, разложение несет ужас, то, что пугает, представляет собой зло, а значит, аномалия есть зло. Однако это неправда: необычная информация обновляется, когда ее правильно воспринимают. Зло же есть процесс отрицания и отвержения значимости аномалии, то есть само́й истины, неизбежно превращающий жизнь в ад.

…Рок обрек

Его на казнь горчайшую: на скорбь

О невозвратном счастье и на мысль

О вечных муках. Он теперь обвел

Угрюмыми зеницами вокруг;

Таились в них и ненависть, и страх,

И гордость, и безмерная тоска…

Мгновенно, что лишь Ангелам дано,

Он оглядел пустынную страну,

Тюрьму, где, как в печи, пылал огонь,

Но не светил и видимою тьмой

Вернее был, мерцавший лишь затем,

Дабы явить глазам кромешный мрак,

Юдоль печали, царство горя, край,

Где мира и покоя нет, куда

Надежде, близкой всем, заказан путь,

Где муки без конца и лютый жар

Клокочущих, неистощимых струй

Текучей серы. Вот какой затвор

Здесь уготовал Вечный Судия

Мятежникам, средь совершенной тьмы

И втрое дальше от лучей Небес

И Господа, чем самый дальний полюс

От центра Мирозданья отстоит[520].

Любое событие как таковое не является злом – это просто (ужасная) действительность. Именно отношение к нему является нравственным или безнравственным. Не существует фактов, которые являются злом (хотя есть факты, свидетельствующие о зле). Зло – это управляемое человеком отрицание неприемлемого факта. Запрет невыносимых представлений превращает консервативное стремление к сохранению в авторитарную тенденцию к разрушению, а либеральную жажду преобразований – в декадентскую страсть к опровержению. Называя злом невыносимое происшествие, а не стремление отгородиться от него, мы невольно уравниваем добро со статичным результатом героических действий, а не динамичным проявлением героизма. Отрицание неугодного факта и обвинение посланника всего лишь оправдывает жестокие репрессии, скрывая упадок и тиранию под маской нравственности.

Любое подавление – любая ложь – создает в сознании человека хранилище отвергнутого опыта и тревожных истин. В нем пробуждается дракон хаоса, готовый в любой момент поглотить содрогающуюся и лживую душу. Насильственное вытеснение ограничивает потенциал действий и представлений, ослабляет собирательный образ личности и постоянно увеличивает вероятность дальнейшего запрета нежелательного исследования.

Ибо кто имеет, тому дано будет и приумножится, а кто не имеет, у того отнимется и то, что