Карты смысла. Архитектура верования - Джордан Питерсон

же время им кажется, что они преодолевают некие пределы: сознание «поднимается» из нереального в реальный или по крайней мере более реальный мир. Гераклит определил такое пробуждение… как переход из мира, где у каждого есть свой «Логос», в мир, где царит общий «Логос». Книга Бытия представляет процесс творения как внезапное создание мира посредством членораздельной речи (другой аспект Логоса), сознательное восприятие, свет и стабильность. С метафорой пробуждения могут быть связаны сосредоточенность на днях и использования таких повторяющихся фраз, как «и был вечер, и было утро: день один», даже до того, как с сотворением солнца появился привычный нам день[441].

Вре́менное состояние ночного небытия похоже на более абстрактную ситуацию, теоретически преобладающую до (?) зарождения осознания как такового, когда не было ни субъекта, ни объекта, ни опыта вообще, но тихо дремала возможность их появления.

В Эдемском саду нет страдания. В этом состоянии вообще не существует вещей. Миф, по-видимому, приравнивал противопоставление, необходимое для бытия, к появлению и эволюции конечного субъекта, который выступал в роли зеркала Бога для всего сотворенного. В мифическом мире само существование опыта – прошлого, настоящего и будущего – зависит от присутствия наблюдателя, ограниченного пространством и временем. Таким образом, предметы и явления возникают в области индивидуального исследования, выделяются из остальных вещей и обретают краткое существование, прежде чем сталкиваются со своими противоположностями и навсегда исчезают. В Мидраше (разделе Устной Торы) есть похожее утверждение о том, что «Бог и человек в некотором смысле близнецы»[442]. Так же считает современный физик Джон Уилер:

В элементарных квантовых процессах наблюдение, фиксация или участие наблюдателя, как бы мы это ни называли, играет существенную роль в придании «осязаемой реальности» происходящим событиям. [Парадоксально]: Вселенная существует где-то «там, за пределами», независимо от того, установлен этот факт или нет, но, если он не установлен, Вселенной там не существует[443].

С общепринятой точки зрения объективные вещи существуют сами по себе. Но такая позиция отрицает необходимость появления наблюдателя, который рассматривает вещи под определенным углом и сводит неопределенную виртуальность к существующей действительности. Миф не делает такой ошибки и не приравнивает присутствие и становление бытия к возникновению сознания и самосознания[444]. Это позволяет мифическому воображению поместить человека в центр Вселенной и провести аналогию между ним и силой, создающей порядок из хаоса.

Мифический мир, возникающий в процессе исследования, можно рассматривать как неожиданное первичное свойство соотнесения с самим собой, то есть взаимодействия между космосом как субъектом и объектом. Миф отождествляет начало с рождением света, с появлением сознания, а Вселенную – с миром опыта. Он предполагает, что реальное заключает в себе субъективное. На первый взгляд, это допущение идет вразрез с современным восприятием с помощью органов чувств, основанным на исторически новом предположении о том, что объективный материал реален сам по себе, а субъективный опыт, который фактически поставляет исходные данные для осмысления окружающей действительности, является лишь незначительным сопутствующим явлением. Однако дело в том, что системы, соотносящиеся сами с собой (представляющие бытие как субъект и объект одновременно), характеризуются появлением неожиданных, качественно уникальных свойств. Мир как субъект (то есть человек) – явление чрезвычайно сложное, гораздо более сложное, чем все остальное (за исключением других субъектов). Мир как объект едва ли менее загадочен. Разумно рассматривать взаимодействие этих двух факторов как нечто еще более примечательное. Мы думаем: сначала материя, потом субъект, предполагая, что материя есть то, что существует в отсутствия понимания. Но мифологическую «первичную материю» (нечто более универсальное, чем материя в современном понимании) нельзя определить как обычную субстанцию, ведь она является источником всего объективного и субъективного (материя и дух, объединенные в сущность). С этой точки зрения сознание принципиально важно для мира опыта – оно так же непреложно, как и сами вещи. Поэтому мифологию не стоит считать обычным суеверием, за пределы которого нужно выйти, или рудиментом современной мысли.

Мир опыта возникает в результате работы сознания, вернее, его постепенного пробуждения. «Чисто сознательное осмысление», которое гипотетически появляется до возникновения действительных представлений о себе, то есть до простого разделения «объекта» и «субъекта», все еще сохраняет исконное единство и связанные с ним ассоциации с раем. До грехопадения Адам и Ева были отдельными существами, но все же они понимали язык зверей и жили по заветам Божиим. Под сенью вечно плодородного сада они пребывали в блаженном неведении о своей наготе и уязвимости и не знали ни тревоги, ни труда. Именно появление самосознания – осознания себя (вторичного самоанализа) в конце концов нарушает это статичное совершенство и необратимо меняет природу опыта. (Развитие сознания – постижение системы самой по себе – добавляет к универсальной структуре новую форму познания. Самосознание – восприятие субъекта самого по себе – по-видимому, прибавляет еще одну). Современный ум решил бы, что из-за этого внутреннего преобразования ничего существенно не изменилось (так как для него сознание вторично по отношению к реальности). Мифологический ум занимает совершенно иную позицию и связывает сознание с божественным Творцом. С этой точки зрения преобразования в процессе исследования изменяют структуру существования как таковую, трансформируют саму связь между небом и землей, Творцом и творением, постоянно изменяя космос. Современный материалист счел бы такую теорию, мягко говоря, высокомерной и самонадеянной. Тем не менее великие цивилизации Востока и Запада основаны именно на мифах о происхождении и падении человека, удивительно схожих по своей структуре:

Отец принца Гаутамы – Будды, Спасителя Востока – не хотел, чтобы его сын познал отчаяние и тяготы бытия. Он построил для него закрытые покои – обнесенный стеной сад земных наслаждений. Только здоровые, молодые и счастливые допускались в это райское место. От принца было скрыто все, что намекало на упадок и вырождение. Гаутама достиг зрелости в окружении красоты и удовольствий. Он услаждал чувства, вкушал плотскую любовь, отдавался танцам и музыке и не ведал ограничений смертного существования. И все же как-то раз из любопытства он решил покинуть соблазнительную тюрьму, несмотря на неусыпную заботу и предостережения отца.

Царь повелел позолотить путь, избранный его сыном, усыпать дорогу искателя приключений цветами и привезти прекраснейших женщин, чтобы они восхитили принца и привлекли его внимание. Гаутама отправился в путь со своей свитой, в защищенной от ветра удобной колеснице, наслаждаясь заранее приготовленными для него пейзажами. Однако боги решили нарушить эту идиллию. Зачарованный принц вдруг увидел древнего старика, ковылявшего по обочине, и удивленно спросил слугу:

– Что это за оборванное, согнутое в три погибели существо охает и спотыкается рядом с моей свитой?

И слуга ответил:

– Это человек.