Воля Неба и судьба человека. Труды и переводы - Лариса Евгеньевна Померанцева

все времена, Сыма Цянь считается создателем биографического жанра в китайской литературе и величайшим мастером древней художественной прозы, определившим пути ее развития в Китае на долгие века.

Хотя древняя биография – явление весьма специфическое на современный взгляд, однако она, как и всякое художественное произведение, по-своему гармонична и совершенна, только требует от читателя некоторых знаний, облегчающих ее восприятие.

Первое, что бросается в глаза и «пугает», – это обилие имен и названий. К ним не нужно относиться с большим вниманием, их число обусловлено относительно маленьким масштабом мира, в котором действуют герои: здесь все знают друг друга по имени, происходящие (и происходившие) события у всех на памяти и не требуют никаких комментариев. Первое ощущение современного читателя, что во всем этом легко заблудиться, проходит по мере чтения благодаря логике повествования и четкой увязанности событий и лиц.

Второй момент, который надо иметь в виду, это то, что, в отличие от современного биографа, Сыма Цянь не стремится выписать в подробностях жизненный путь своего героя, хотя повествование и следует биографической канве. Его цели иные и более для него значимые, чем жизненные перипетии отдельной личности. Эти цели разнообразны: это прежде всего исторический урок, положительный или отрицательный – в равной мере полезный; затем – философское размышление над историей, человеческой судьбой и Временем; и, наконец, общефилософский взгляд автора на мир, законы его развития, проступающие сквозь историю родов, царств, отдельных лиц и народов.

Таковы «Исторические записки» в целом, таков и раздел «Жизнеописания». Строго говоря, биографии не вполне годятся для «изъятия» из целого и чтения как самостоятельного произведения – настолько их содержание увязано со всем предыдущим. Но у прозы Сыма Цяня есть одно свойство – драматургичность, которое и позволяет вычленить отдельные сцены и сюжеты из того большого сценария, который есть «Исторические записки». Нижеследующие биографии, надеемся, позволят читателю самому составить впечатление о древней китайской биографии, почувствовать и понять всю гамму заложенных в нее смыслов.

Сыма Цянь

«Исторические записки»

Наследственные дома

Юэский ван Гоуцзянь

Юэский ван Гоуцзянь[512] вел свое происхождение от потомков Юя и сяского Шао Кана[513], которые получили в удел Гуйцзи[514] с тем, чтобы не прерывались жертвоприношения Юю. Стриженые, с татуировкой на теле[515], они расчистили пустошь и основали поселение. Прошло двадцать с лишним поколений. В правление Юньчана юэсцы воевали с уским ваном Хэлюем[516], и между У и Юэ возникла ожесточенная борьба. Юньчан умер, на престол взошел его сын Гоуцзянь. Это и был юэский ван. В тот же год Хэлюй, узнав о смерти Юньчана, поднял войска и повел их на Юэ. Юэский ван, приняв бой, послал вперед смертников. Они тремя шеренгами двинулись к уским позициям, а достигнув их, с воинственным криком перерезали себе горло. Гоуцзянь, убедившись, что усцы видели это, нанес им удар. Уские войска потерпели поражение под Цзуйли[517], стрелой был ранен Хэлюй. Умирая, он сказал своему сыну Фуча:

– Помни о Юэ!

Прошло три года, и Гоуцзянь узнал, что Фуча днем и ночью готовится к войне, чтобы отомстить Юэ. Юэсцы решили опередить У. Фаньли[518], увещевая Гоуцзяня, говорил:

– Нельзя! Ведь говорят, что войско – это орудие зла; война противоречит дэ; соперничество – последнее дело! Тайно замышляя, нарушать дэ; часто пользоваться орудием зла, рисковать ради последнего дела – Верховный владыка запрещает это, и кто поступает так, не будет знать удачи!

Но юэский ван сказал: – Я уже решил!

И поднял войска. Фуча, узнав об этом, тут же двинул отборные силы на Юэ и нанес ему поражение при Фуцзяо[519]. Юэский ван с оставшимися пятью тысячами войска засел в Гуйцзи. Усцы настигли его и окружили. Юэский ван сказал Фаньли:

– Не послушал тебя, и вот до чего дошло! Что теперь делать?

– Кто умеет держать полный сосуд и не пролить, – ответил Фаньли, – тот поступает как небо; кто поколебнувшись, способен устоять, тот поступает как человек; кто обладает выдержкой, тому помогает земля. Обратись к нему с униженными словами, с щедрыми дарами, не поможет – продай самого себя!

– Будь по-твоему! – ответил Гоуцзянь.

И приказал дафу Чжуну отправляться в У просить мира. Встав на колени и отбивая поклоны, Чжун сказал:

–Ваш несчастный слуга Гоуцзянь послал меня, своего слугу Чжуна, чтобы я смиренно обратился к низшим из ведающих делами в вашем царстве[520] и сказал: «Гоуцзянь просит взять его слугою, а его жену – наложницей».

Уский ван хотел уж было помириться, но Цзысюй[521] сказал ему:

– Небо дарует нам Юэ! Не соглашайся!

Чжун возвратился в Юэ и доложил обо всем вану. Гоуцзянь собрался убить свою жену и детей, сжечь все сокровища и в бою найти смерть. Но Чжун его остановил:

– Первый министр У Пи жаден, его можно соблазнить выгодой. Позволь мне поговорить с ним!

Тогда Гоуцзянь велел Чжуну преподнести первому министру драгоценности и красавиц. Пи принял подарки и устроил Чжуну встречу с уским ваном. Чжун, отбивая поклоны, сказал:

– Великий ван, пощадите Гоуцзяня! Примите его сокровища! Если на наше несчастье не помилуете, Гоуцзянь убьет свою жену и детей, сожжет сокровища, все пять тысяч воинов бросит в последний бой! И непременно это сделает!

Пи к этому прибавил:

– Юэ признает себя нашим слугою! Если помилуем, царству будет только польза!

Ван готов был согласиться, но Цзысюй выступил вперед и сказал:

– Если теперь не уничтожим Юэ, потом придется пожалеть. Гоуцзянь – достойный и мудрый государь, Чжун и Фань – прекрасные слуги. Если вернем царство им, быть смуте!

Ван не послушал Цзысюя, пощадил Юэ, распустил войска и вернулся домой.

А Гоуцзянь терзался муками в Гуйцзи. Вздыхая, спрашивал Чжуна:

– Что же, навечно мне здесь оставаться?!

–Тан,– отвечал Чжун,– был заключен в тюрьму в Сятай, Вэньван томился в Юли, цзиньский Чунэр бежал к ди, циский Сяобо скрывался в Ин, а в конце концов стали ванами и ба[522]. Так почему бы нашему несчастью не обратиться в счастье?

Как только У помиловало Юэ, Гоуцзянь возвратился в царство. Страдая душой и телом, он повесил над собой желчь и теперь всегда – сидя или лежа, видел ее перед собой, добавлял желчь к еде и питью, твердя: «Ты забыл позор Гуйцзи!» Он сам пахал землю, а его жена ткала, не ел мяса, одевался в простую одежду, смирив гордость, склонил голову перед мудрыми и достойными. Он щедро принимал бинькэ