Когда велит совесть. Культурные истоки Судебной реформы 1864 года в России - Татьяна Юрьевна Борисова

Это резкое высказывание, подписанное криптонимом «Р. С. Т.» («Рцы Слово Твердо») принадлежало также перу Гилярова-Платонова. Оно проясняло позицию публициста по поводу пассажиров на пароходе-государстве. Как видим, государственный корабль управлялся судьбой, и она же предрешила евреям оставаться в отведенных им «обычаем и совестью рамках» и не пытаться их расширить. Резкие суждения «Дня» о судьбах народов вызвали протест. Особенно заметен был контраст утверждений о русском народе, которому якобы чужды притязания на власть, и о еврейском народе, которому они якобы присущи. Предложение евреям, желающим допуска на государственную службу, либо покориться существующему порядку, либо покинуть страну давало весьма специфическое наполнение утверждениям о «доброй воле и полнейшей нравственной взаимности» как идеале порядка на пароходе-государстве.

«Ответить словом и делом»: оскорбления и дуэль

Издание «Наше время» поместило резкий анонимный ответ Гилярову-Платонову[668]. Исследователь А. П. Дмитриев установил, что его авторство принадлежало Н. А. Мельгунову, известному публицисту, в прошлом члену кружка любомудров, переводчику Шиллера и Шекспира[669]. Хотя многие, включая семью Аксаковых, считали, что Гилярову ответил постоянный автор «Нашего времени» юрист-государственник Б. Н. Чичерин[670].

В своей критической отповеди «Дню» Мельгунов приводил выдержки из исторических источников – трех грамот XVI века, в которых русские люди претендовали на автономию в самостоятельном розыске и наказании преступников. В заключение автор рекомендовал «Дню»

познакомиться немного с русскою историею… освежить запас своих исторических сведений для того, чтобы иметь возможность обуздывать своих слишком ревностных и фантастических сотрудников и не дать ненавистным западникам отстаивать здравый смысл русского народа против клевет, взводимых на него славянофильским журналом.

Гиляров-Платонов ответил на эту заметку еще более резко, чем его анонимный критик. Он заявил, что «Наше время» выставило его «врагом общественного порядка». В ответ он обвинил «Наше время» в том, что оно, считая себя «исключительным и привилегированным защитником порядка», выступило «в качестве литературного прокурора, с теми обязанностями, которые имеет прокурор в Французском или в нашем будущем уголовном процессе». Как видим, Гиляров не упускал ни одной возможности указать на Судебную реформу как на катализатор прокурорских амбиций в обществе. При этом он подчеркивал, что «кинутое из угла, анонимно» обвинение против него было фальшивым, потому что он вовсе не утверждал, что «власть призвана совершать безнравственные действия».

В ответ на эту гневную защиту Гилярова «Наше время» обратило внимание на то, что сами исторические источники, с помощью которых оно спорило с позицией славянофила о русском народе, не вызвали никакого интереса уязвленного автора «Дня». Вместо того чтобы отреагировать на них, критикуемый автор обвинил своих оппонентов в публичном политическом доносе на него:

Ему говорят: – вы нагородили чепуху, налгали на русский народ, вы не знаете русской истории: вот акты, подлинные, неопровержимые акты, доказывающие несомненно всю нелепость ваших мыслей, – а он отвечает: «Посмотрите, меня губят, меня делают жертвой, на меня доносят!» Это старая штука, литературный фокус-покус, которого балаганный секрет открыт[671].

Обличая этот недобросовестный поступок Гилярова, редактор «Нашего времени» публично вызвал его на дуэль:

Ваша статья точно поступок, и поступок бессовестный. Мы покорнейше просим неизвестного, но почтенного сотрудника уважаемой газеты «День» принять эти наши слова в самом невыгодном для себя смысле, причесть их тоже к поступку умышленному, в котором мы во всякое время готовы дать ему отчет и словом и делом[672].

Спор о том, желает ли русский народ участия в суде присяжных и как этот суд будет работать в России, перешел в спор о чести. Такой поворот событий произошел из-за того, что беллетристические рассуждения Гилярова о том, что предполагаемая реформа является новой барской забавой, были оспорены фактами из русской истории. Не имея возможности приискать факты из народной истории о самовольном отречении от власти, Гиляров свел аргументы своих оппонентов к «политическому доносу» против себя. Возможно, публицист понимал, что действительно переусердствовал, когда утверждал, что русский народ уклоняется от власти и участвует в ней только по приказу. Как видно из приведенных цитат газетной полемики, разговор о народном суде по совести перешел в плоскость обсуждения совести говоривших за народ. «Наше время» указало на то, что Гиляров в своем ответе представил фактическую критику своих фантазий совершенно «бессовестным» образом.

В ответ на вызов на дуэль автора газеты в спор вступил ее редактор И. С. Аксаков. 1 декабря он опубликовал ответ «От издателя „Дня“ редактору-издателю „Нашего Времени“». В нем он признавал, что ответ автора «Дня» вышел за «дозволенные пределы литературной полемики», но еще более неприличным было использование печати для «предложения», которое «Наше время» сделало автору его газеты. В итоге Аксаков прямо обращался к издателю «Нашего времени» и выражал готовность принять его вызов.

Какое отношение имеет вся эта история к основному тезису Гилярова о невозможности суда присяжных в России? Думается, что этот скандал подчеркивает два важных момента. Во-первых, на первое место в общественной дискуссии вышли отнюдь не рациональные аргументы и поиск компромисса, а «страсти», сильные эмоции. Действительно, сентенции Гилярова не были подкреплены ни статистикой, ни фактами, а когда факты представили оппоненты, публицист свел все к политическому доносу, снова не приняв факты в расчет.

Во-вторых, эмоциональные выпады и обвинения формировались вокруг противопоставления «свой»/«чужой». Попович-чиновник Гиляров-Платонов был хоть и полезным, но не вполне «своим» для круга дворянских публицистов-славянофилов. Между ними уже были конфликты по поводу «барской спеси»[673]. То, что Аксаков принял на себя вызов, обращенный к Гилярову, косвенно подтверждало предполагаемую чуждость Гилярова дворянским понятиям о чести. На это указывала благоволительница Гилярова и других славянофилов фрейлина Блудова, дочь влиятельного сановника, возмущаясь тем, в какое неловкое положение ставил Гилярова ответ Аксакова.

«Лженародность» судебной реформы

Если продолжить линию рассуждения Гилярова-Платонова, то можно предположить, что его тезис о равнодушии «народа» к суду присяжных как к новой барской забаве был своеобразным личным ответом поповича на плохо скрываемое высокомерие его товарищей дворян-славянофилов. Гиляров-Платонов предлагал особый взгляд на потомственные дворянские привычки, вопрошая: могли ли ревнители народной правды действительно знать народ, если они ставили себя над другими? Такой «фокус-покус», используя метафору «Нашего времени», имел в своем арсенале Гиляров и демонстрировал его товарищам.

Так, в подтверждение своих мнений о народе Гиляров щеголял тем, что в отличие от многих из тех, кто писал об историческом народе или о поэтических картинах народной жизни, ему было знакомо современное простонародье. Действительно, Аксаков и Самарин вели разговоры с представителями народа только в рамках своих должностных полномочий как чиновники или как господа