Быть. Монография - Василий Леонидович Курабцев

и мальчик получил «девическую фамилию матери: Фишер» [24, 228]. «Мальчик воспринял это как крайнюю несправедливость» [24, 231]. «В конце концов, Луи был исключен из семейства» [24, 228].

Когда Луи исполнилось 24 года, Гегель купил ему офицерскую должность в голландской армии. Он отправился служить в Индонезию, в Батавию (ныне Джакарта) и вскоре там умер (написали: от «воспалительной лихорадки») [24, 230].

В 1816 году Гегелю «пришел „вызов“ (Ruf, как было принято у немцев) в университет Гейдельберга» [24, 257]. «Пребывание в Гейдельберге – счастливый просвет в жизни Гегеля» [24, 273]. Наконец-то, в сорок шесть лет (с 1816 года), он становится профессором. А должность профессора, в его понимании, – «непременное условие интеллектуального роста» [24, 274]. На Гегеля спрос с разных сторон, от разных университетов Германии.

Ускоряется грандиозный взлет философа: обосновывается его философская система, и в 1817 году выходит «Энциклопедия философских наук». Вскоре, в 1818 году, после смерти философа Фихте, министр образования и культов Пруссии Альтенштейн предложил Гегелю кафедру философии в столице Пруссии Берлине (тогда центре Германии). Гегель «на вершине, выше некуда», плюс высокая оплата труда [24, 305]. В 1829–1830 годах Гегель уже ректор Берлинского университета. Но парабола его жизни подходила к концу.

Как преподаватель Гегель «слыл нерасторопным, не блистал красноречием, бывал темен» [24, 275]. «На лекции Гегеля приходило немного народа»; иногда всего четыре-пять студентов [24, 278]. По мнению В. С. Соловьева, «он был вообще посредственный писатель и совсем плохой лектор, говорил с трудом и без одушевления, часто искал слова и не всегда доканчивал фразы. В наружности и личной жизни своей он был заурядный немецкий бюргер, умеренный и аккуратный» [17, 7–8, вступ. статья В. С. Соловьева «Гегель»].

Однако ученики Гегеля, например, Густав Хото (Hotho), говорят иначе: «Каждое слово… с первозданной весомостью – все это металлическим голосом на безнадежно швабском диалекте» [24, 286]. Он же о «Феноменологии духа»: «Самые мощные мысли из самой глубочайшей основы вещей». А Х. Э. Кэрд о «Феноменологии» сказал так: «Единая мысль, воспламеняющаяся от быстроты и напряжения собственного движения» [2, Х]. Но по-настоящему постичь Гегеля, причем в любое время и в любом обществе, – задача, мягко говоря, затруднительная. Слова Соловьева, конечно же, ошибочны.

И сам Гегель, зная о высоте своего элитарного труда, говаривал: «Возможно, только один человек меня понял, да и тот меня не понял» [24, 294]. Существует то ли воспоминание, то ли байка по поводу просьбы Огюста Конта. Конт попросил Гегеля «изложить для него содержание философии диалектического идеализма вкратце, популярно и по-французски, Гегель обиженно ответил: „Мою философию нельзя изложить ни вкратце, ни популярно, ни по-французски“» [11, 5]. Вероятно, это и не шутка.

Потому что есть философы, подобные Конту, и есть философы, подобные Гегелю. Первые высказывают философские мнения, а последние совершают философский и научный подвиг. Они «из глубин духа извлекают то, что само по себе разумно, и переносят его в сознание, в знание»; это «подвиг» [12, 99–100].

Смерть настигла его в 1831 году, на 61-м году жизни. Причина – эпидемия холеры. Но есть и версия (более слабая), связанная с заболеванием желудочно-кишечного тракта. Провожало его в последний путь множество студентов его университета.

Причины гениальности

Каковы же причины гениального подвига Г. В. Ф. Гегеля? Они видятся так. Во-первых, Божий дар и дополнительно Божий промысел – и не только о Гегеле, но и о Германии, о немецкой и мировой философии, о всемирном философском и научно-техническом развитии. Конечно, Гегель был отличником, целеустремленным и очень трудолюбивым человеком. Однако всегда были и есть отличники в гимназиях и высших учебных заведениях, но что-то Гегелей среди них слишком мало. Много целеустремленных и трудолюбивых, но их результаты гораздо скромнее. Гегель же отличается тем, что целенаправленно делал из себя, и с необходимостью, именно нечто промыслительное, выжимая все до последних соков и, кажется, даже больше.

Возможно, кто-то из «целеустремленных» тоже ставил перед собой гегелевскую цель: «Чтобы воздать честь истинному смирению, следует не оставаться жалким человеком, а подняться выше своего ничтожного характера, ухватившись за божественное» [14, 497]. Но этот кто-то не достигал желаемого. И, как правило, и не мог достичь.

Поэтому в случае с Гегелем, безусловно, дар Божий и «Божья длань». И раннее осознание «высочайшего достоинства» человека. Он фундаментально утверждал: «Вещи в мире обладают прочностью единственно лишь через понятие, т. е. вещи, говоря языком религиозного представления, суть то, чтό они суть, лишь через пребывающие в них Божественные и поэтому творческие мысли» [18, 401]. То есть речь о Логосе вещей, особенно человека. Невнимание к своему Логосу принижает или уничтожает человека.

Гегель же с Божьей помощью сумел достаточно рано осознать свой Логос. Осознать свое Божественное имя, свою Божественную суть и творческие мысли Бога о себе. Скорее всего, он и не сомневался в том, что великое задуманное будет им реализовано.

При всем при этом личность философа, его жизнь и творчество оказались по-человечески противоречивыми, с ошибками, с сомнительными акцентами и греховностью (об этом – дальше).

Во-вторых, это его великая целеустремленность, с верой в невозможную истину, причем системно-диалектическую: «Идея есть истина и все истинное есть идея. Систематизация идеи, ее развертывание в мир должно быть доказано, как необходимое раскрытие и откровение» [14, 563]. Речь об Абсолютной Идее. Она – диалектическое откровение (Божие).

Эта идея оформлялась как научно-диалектическая система, с необходимостью выявленная в умственном развитии человека и самой Абсолютной Идеи; в развитии истории, человечества, природы, мироздания. «Как говорит Макс Ленц, тайна успеха Гегеля – это „его безграничная вера в возможность безупречной системы“» [24, 213]. Сам Гегель говорил о системе так: «Истинной формой, в которой существует истина, может быть лишь научная система ее» [24, 308, цит. Гегеля]. То есть родоначальник системного подхода – Гегель.

Это можно расценивать как научно-философский «титанизм» (разумеется, неизбежно односторонний). Согласно И. А. Ильину, «„вся правда“ вообще нам не дана: действительность слишком сложна, глубока и изменчива для того, чтобы можно было за ней угнаться» [29, 126]. Да, не дана. Но тогда тем более будем восхищаться Гегелем, сумевшим столь существенно понять такую действительность.

Впрочем, Гегелем были недооценены многие стороны многокачественной реальности: нелинейность, вероятностность, случайность, релятивизм как бы вечных понятий и вещей, «живая жизнь» и душа вопреки всякой логике, глубинно-психологические и вершинно-психологические аспекты и многое другое, в том числе непознанное в настоящее время. Гегель сказал не все и не мог сказать всего, даже как бы самого главного. Его концепт – только один из ряда великих концептов, близких к истине.

Тем