Горькие силлогизмы - Эмиль Мишель Чоран

это нелепое, смехотворное до гротеска видение, эту дурацкую химеру, которая могла зародиться только в мозгу человека, не успевшего состариться и познать равнодушие и стойкое безмятежное отвращение.

Мне гораздо ближе Марк Аврелий. Если выбирать между лиризмом исступления и прозой соглашательства, я не буду колебаться ни секунды: утомленный император внушает мне больше доверия и даже надежды, чем неистовый пророк.

Мне нравится индуистская идея о том, что можно доверить свое спасение кому-нибудь другому, желательно «святому», и разрешить ему молиться за нас и вообще делать все, что угодно, ради нашего спасения. Это все равно что продать душу Богу.

* * *

«Так значит, талант нуждается в страстях? – Да, весьма нуждается в подавленных страстях» (Жубер[25]).

Нет ни одного моралиста, которого нельзя было бы выдать за предтечу Фрейда.

* * *

Не перестает удивлять, что великие мистики были так плодовиты и оставили такое количество трактатов. Наверное, они думали, что своими трудами славят Бога. Отчасти это так и есть, но только отчасти.

Невозможно создать произведение, не прикипев к нему всей душой, не став его рабом. Сочинительство – наименее аскетичное из всех занятий.

* * *

Когда я долго не могу заснуть, ко мне тоже является мой злой гений – в точности, как к Бруту перед битвой под Филиппами…

* * *

«Неужели я похож на типа, который обязан здесь что-то делать?» Вот что мне хочется ответить бестактным надоедалам, которые пытают меня, чем я занимаюсь.

* * *

Говорят, что метафора – это нечто такое, что «можно было бы нарисовать». Все, что на протяжении последнего века было создано в литературе живого и оригинального, опровергает это мнение. Если и есть что-нибудь, что устояло перед временем, так это именно метафора со строго определенным контуром, то есть «связная» метафора, против которой всегда так бурно восстает поэзия. Не случайно мертвые стихи – это стихи, ушибленные связностью.

* * *

Слушая прогноз погоды, я испытал живейшее волнение от слов «моросящие дожди». Лишнее доказательство того, что поэзия – не в словах, а внутри нас, хотя прилагательное «моросящий» само по себе способно вызвать дрожь.

* * *

Стоит мне усомниться в чем-нибудь, точнее говоря, стоит мне почувствовать, что мне необходимо в чем-нибудь усомниться, как на меня накатывает странное, тревожное ощущение благополучия. Мне намного легче обходиться без намека на убеждения, чем без сомнений. Опустошительное, вдохновляющее сомнение!

* * *

Не бывает ложных ощущений.

* * *

Погрузиться в себя и обнаружить там молчание такое же древнее, как бытие. Даже еще более древнее.

* * *

Желать смерти можно только в виду смутных бедствий. Конкретное несчастье заставляет бежать от смерти.

* * *

Если бы я ненавидел человека как такового, я не смог бы с такой легкостью сказать, что ненавижу человеческое существо, потому что в слове «существо» вопреки всему имеется хотя бы легкий намек на полноту, загадку и притягательность, то есть на свойства, чуждые идее человека.

* * *

«Дхаммапада»[26] рекомендует: чтобы освободиться от всего, что мешает, надо потрясти двойную цепь Добра и Зла. Наша духовная отсталость не дает нам понять, что и Добро являет собой оковы. Поэтому мы никогда не освободимся.

* * *

Все вращается вокруг боли – остальное неважно и несущественно, потому что мы помним только о том, что причиняет страдания. Но так как истинны только болезненные ощущения, остальные приходится считать бесполезными.

* * *

Вслед за безумцем Кальвином я верю, что еще в материнской утробе нам предопределено либо спастись, либо заслужить осуждение. Значит, еще до рождения мы уже прожили свою жизнь.

* * *

Тот, кто понял тщету всех мнений, – свободен; тот, кто сумел извлечь из этого урок, – освобожден.

* * *

Не бывает святости без наклонности к скандалу. Это относится не только к святым. Любой человек, стремящийся выделиться тем или иным способом, показывает, что в нем в большей или меньшей мере развита тяга к провокации.

* * *

Я чувствую, что свободен, и знаю, что это не так.

* * *

Я выкидывал из своего словаря слово за словом. Пережить погром удалось всего одному из них, и это было слово одиночество.

* * *

Если я сумел продержаться до сегодняшнего дня, то только потому, что за каждым ударом судьбы, казавшимся непереносимым, следовал другой, еще более суровый, за ним третий и так далее. Если мне суждено попасть в ад, я хотел бы, чтобы его круги множились и множились, тогда можно надеяться, что в каждом из них тебя ждет новое испытание, всякий раз богаче предыдущего. Чем не спасительная политика, во всяком случае, в области страданий?

* * *

Трудно сказать, к чему именно в нашей душе обращается музыка, но ясно, что она проникает в такие глубины, которые недоступны даже безумию.

* * *

Необходимость тащить груз своего тела кажется мне совершенно излишней. Вполне хватило бы и бремени собственного «я».

* * *

Чтобы вновь обрести вкус к некоторым вещам и обновить «душу», мне не повредил бы сон продолжительностью в несколько космических периодов.

* * *

Никогда не мог понять своего друга, вернувшегося из Лапландии, когда он рассказывал, какую испытывал подавленность, если на протяжении многих дней не встречал ни малейшего следа людей.

* * *

Человек с заживо содранной кожей, возведенный в ранг теоретика безразличия; конвульсионер[27], прикидывающийся скептиком.

* * *

Похороны в нормандской деревне. Расспрашиваю крестьянина, издали глядящего на траурную процессию, о подробностях события.

«Молодой еще был, шестьдесят только стукнуло… Нашли-то его прямо в поле… А что поделаешь? Жизнь такая… Жизнь такая… Жизнь такая…»

Этот рефрен, поначалу показавшийся даже забавным, привязался ко мне и долго не давал покоя. Славный крестьянин и не догадывался, что сказал о смерти все, что можно о ней сказать, все, что мы о ней знаем.

* * *

Я люблю читать книги так, как читают их консьержки – идентифицируя себя с автором и всей книгой. Любой другой подход навевает мне мысли о расчленителе трупов.

* * *

Когда какой-нибудь человек меняет свои убеждения, вначале ему завидуют, потом его жалеют, наконец – презирают.

* * *

Нам нечего было сказать друг другу, и, произнося пустые слова, я чувствовал, как земля несется в пространстве и я несусь вместе с ней на головокружительной скорости.

* * *

Понадобились годы и годы, чтобы пробудиться ото сна, которым наслаждаются