Мы были курсантами - Эдуард Павлович Петрушко

полном ходу мордой БТР въезжает в висящий черно-белый ограничитель, который отлетел от удара в сторону и чудом не ударил преподавателя. В конце занятий полковник Рахуба «поблагодарил» Максимчука за виртуозное вождение боевой машины.

В окончании всех наших мытарств на ПУЦе осуществляем пеший переход 30 км до д. Вощажниково, где нас должны были подобрать ЗИЛ-ы и довести до ж/д вокзала Ростова. Идем, слюни пускаем, удивляясь постоянно «горящим» хромачам комбата Подшивалова, который то отставал, то шел впереди колонны. Курсант Курибеков, сняв мокрую пилотку, спрашивает:

– Комбат постоянно чистит сапоги или у него их несколько пар?

Легкие, кажется, сейчас разорвутся, сердце ломает ребра, никто не отвечает Курибекову и не вступает в диалог по поводу блестящих сапог Подшивалова. Финиш на окраине д. Вощажниково, все завалились на траву, сняв сапоги, задрав ноги на стволы деревьев, в ожидании опаздывающей колонны. Ноги горят. Через полчаса комбат неоднократно нервно поглядывает на часы, дает команду:

– Батальон, строиться! Мы все осыпались, как новогодние елки, кишки скрутило ледяной пятерней. Все испуганно смотрят на дорогу: где машины? Неужели топать до Ростова? И вдруг оптимистически бодрая фраза курсанта Гордеева Сергея:

– Так, с машинами нае…и, посмотрим, что будет с поездом!

Народ заулыбался, вдалеке поднялась пыль от колонны ЗИЛов.

Мат для нас – это как второй язык общения. Ты можешь себе позволить в обществе незнакомых людей выражаться матом и вести себя, как гопота? Нет. Тогда почему уважаемые нами огневики и тактики крыли нас матом? Это особая степень доверия. Люди, доверяющие друг другу, не слышат ругани, они ловят суть общения. Так и здесь, они нам доверяли, как самим себе, а мы их за это в ответ уважали и не предавали. И особым индикатором у полковника Семёнова, например, было, что если он перешёл на Вы и нет матов, то точно где-то за собой надо искать серьёзный косяк.

День летом наступает рано и внезапно, согревая всех спящих потоками солнечного света. Вот оно наглядное преимущество огромных оконных рам. Прежние архитекторы думали о здоровье молодой нации, они поддерживали санитарные нормы освещенности в казармах.

Просыпаюсь за несколько минут до подъема – таких, как я, немало. Организм живет по часам и подстраивается под стрессовые условия. Проснуться до подъема – это немножко понежиться в кровати и быть готовым быстро заскочить в сапоги.

Занятие по строевой. Изнуряющая жара. Над училищем висело небо, голубое, как Элтон Джон. В июле, в середине дня, просто стоять на плацу противно, сапоги моментально нагреваются от обжигающего асфальта, кажется, что ногу сунул в печку.

– Левой!

– Левой! Раз, раз! Раз, два, три!

Ничто так не развивает чувства единения толпы, как строй с одинаковым ходом. Ротный Ехвик Ю. А. дает команды четко поставленным голосом, разносящимся над плацем.

Курсовые офицеры и командование батальона – люди разные, понимающие и черствые, добрые и злые, но в целом ответственные и порядочные. Комбат Подшивалов – высокий, твердый, спортивный, настоящий офицер, всегда принципиальный и правильный. Ротный Ехвик Ю.А. – строгий, подтянутый, с безупречным внешним видом, его металл в голосе был не звяканием чайных ложечек, а лязгом передергиваемого затвора. Капитан Балцану А.М., симпатичный мужчина с характерными черными усами, романтик и мечтатель, познакомил меня с творчеством Николая Доризо, которого я люблю до настоящего времени. Старший лейтенант Колесников Н.П. – спрашивающий и по-военному лаконичный, но думающий о личном составе и входящий в положение каждого. Саркисян П.А. – заместитель командира батальона по политической части; мы его называли «мамочка», настоящий продукт партсистемы. Выглядел он, в отличие от отцов командиров, не по-военному: слегка бесформенный, лысоватый, с небольшими усиками, хотя окончил суворовское училище, мастер спорта по штыковому бою, член союза журналистов СССР. Разное к нему было отношение. Не любили «мамочку» за то, что он регулярно отпускал курсанта Титова Максима, товарища с щучьим лицом и вечными прыщами, в увольнение (папа Титова был генералом службы охраны). А любили Саркисяна за почти родительские беседы и добрые наставления на правильную жизнь и терпение.

Легендарного полковника Прудько боялись даже местные воробьи. Настоящий строевой офицер со всеми вытекающими. Про такого говорят: «Ему бы шашку да коня – да на линию огня…»

Курсанты, видя грозного полковника, сразу меняли маршруты, разбегались или переходили на строевой шаг. Прудько мог остановить любого курсанта и за какую-то мелочь влупить пару нарядов вне очереди. Своим присутствием и речами он вносил яркое разнообразие в рутинную повседневную службу.

– Самое главное в жизни курсанта – Устав и Дисциплина. Кто у вас непосредственный прямой начальник? Правильно. Он для вас как мама. Скажет сержант: «Ложись!» – сразу падай. В грязь, снег, собачьи какашки, но падай. С этого начинается дисциплина.

Часто можно было видеть Прудько шатающимся по казармам в поисках недостатков. Крамолой для него было все: от расстегнутого крючка, до причесок и глаженых сапог. Гитары и художественная литература тоже не входили в перечень любимых предметов Прудько.

Сидим на спортплощадке и наблюдаем, как по плацу идет курсант Алексеенко. Увидев Прудько, он подпрыгнул, как заяц, но бежать было некуда, и полковник уже заприметил беспечного курсанта. Алексеенко напрягся и перешел на строевой, за три шага махнул рукой к фуражке.

– Замечание вам, товарищ курсант! Перешли на строевой шаг не за положенных шесть шагов, а за четыре, – взвился Прудько.

Запомнился гражданский преподаватель по философии с обычной русской фамилией – Сараф. Мужичок в больших очках, кучерявый и не злобный. Для курсантов он вообще за счастье, потому что на его лекциях спали все, даже самые ответственные. Мы тогда думали и считали, что философия и военный человек – понятия несовместимые. В армии обращение «Чего ты тут расфилософствовался?» было равнозначным «Что ты тут расп…ся?». А Сараф нарисует два кружочка, проведёт две стрелочки туда-сюда, подпишет «субъект» и «объект» и трындит два часа хер знает о чём… Храп стоит на кафедре такой, что в коридоре слышно.

Давим массу на истории ВКП(б). Зачем она мне нужна эта «история», где я эти знания применять буду? На границе, на войне? Тянет солдат службу в дозоре, а я ему: «Видишь, как на тебя положительно влияет Третий съезд ВКП(б)». Преподы по истории партии нудные, как сам предмет. Они стоят в своих кабинках на лекциях и редко выходят в лекторий. Как будто держатся за спасительный круг. Как им без своих записей, без конспектов? Они-то сами понимают, что преподают, и если забрать у них шпаргалки, они своими словами могут сказать, о чем речь. На таких занятиях мы чувствуем себя в безопасности и