Полимат. История универсальных людей от Леонардо да Винчи до Сьюзен Сонтаг - Питер Бёрк
Полимат. История универсальных людей от Леонардо да Винчи до Сьюзен Сонтаг читать книгу онлайн
Обычно под полиматами понимают универсальных людей, одаренных в разных областях. Как ни странно, эти удивительные личности, наделенные почти сверхъестественными способностями, почти не изучены как явление. Книга известного историка Питера Бёрка – удачная попытка восполнить этот пробел. Согласно его определению, полиматы – не просто эрудиты с широкими интересами, а ученые, обладающие энциклопедическими знаниями о предмете или его существенном сегменте. В чем состоит их уникальность и можно ли их классифицировать? Какие черты – врожденные или приобретенные – способствуют полиматии? Насколько важны для этих людей социокультурные и экономические условия, в которых они живут и работают? Как на них влияют технический прогресс и информационный взрыв? Выживут ли полиматы как «вид» в условиях углубляющейся специализации? Питер Бёрк ищет ответы на эти и другие вопросы, исследуя историю и «среду обитания» полиматов – от Пифагора до Джареда Даймонда, от Леонардо да Винчи до Сьюзен Сонтаг. «В последние годы термин „полимат“, раньше применявшийся только в отношении ученых, распространился на людей, чьи достижения простираются от спорта до политики… Однако в этой книге мы сосредоточимся все-таки на академическом знании, которое ранее именовалось „ученостью“». «На персональном уровне важен вопрос о том, что двигало этими людьми. Была ли это простая, но всепоглощающая любознательность, то самое августианское „только чтобы узнать“, или что-то еще лежало в основе того, что политолог Гарольд Лассуэлл в своих мемуарах назвал „страстью к всезнанию“? Что заставляло их переходить от одной науки к другой? Быстрая потеря интереса или невероятная степень открытости ума? Где полиматы находили время и силы для своих разносторонних занятий? На что они жили?» «В книге пойдет речь о Европе и обеих Америках с XV столетия и до наших дней. Она начинается с uomo universale эпохи Возрождения, но основное внимание в ней уделено долгосрочным последствиям того, что можно назвать двумя кризисами учености, первый из которых пришелся на середину XVII, а второй – на середину XIX века. Оба были связаны с широким распространением книг (пока еще рано говорить о долгосрочных последствиях третьего кризиса, вызванного цифровой революцией). Все три кризиса привели к тому, что можно назвать информационным взрывом – как в смысле стремительного распространения знаний, так и в смысле их фрагментации».Для кого Книга предназначена для широкого круга любознательных читателей, в особенности тех, кого интересуют вопросы социологии, философии, культуры, развития личности и истории науки.
Ознакомительный фрагмент
коллекция, выставленная в Museum Wormianum, была запечатлена на гравюре, где рядом с культурными артефактами (например, копьями или рогами для питья) можно увидеть чучела рыб и черепа животных[198]. Слоан, врач королевы Анны и двух ее преемников, смог собрать богатейшую коллекцию благодаря доходам от плантаций на Ямайке и гонорарам за лечение аристократов. Про него говорили, что он «собирает все на свете»[199].Однако Пейреск превзошел этих двоих и как коллекционер, и как полимат. Коллекция Пейреска, информация о которой документально подтверждена письмами, отражает его страсть к тому, что мы сейчас называем материальной культурой: рукописям на различных языках, монетам, статуэткам, вазам, амулетам, средневековым печатям, позднеантичным геммам и даже египетским мумиям. Природой он также интересовался – ему принадлежала шкура крокодила, а кроме того, Пейреск содержал зверинец и ботанический сад, который тоже был своего рода коллекцией под открытым небом и в котором произрастали экзотические растения вроде папируса.
Живописец Рубенс, друг Пейреска, отзывался о нем как о человеке, который «во всех областях владеет такими же обширными знаниями, какими профессионал владеет в своей собственной» (possede in tutte le professioni quanto ciascuno nella sua propria)[200]. Пейреск изучал право, ездил в Италию, Нидерланды и Англию, прожил несколько лет в Париже в качестве секретаря президента парламента Прованса, в итоге перебрался в Прованс и провел там последние четырнадцать лет жизни, часто страдая от болезней и «закрывшись в своем кабинете», как писал его секретарь, но при этом путешествуя в воображении благодаря библиотеке, коллекции и письмам[201].
Сейчас Пейреска помнят за его страсть к древностям (ученый-антиковед Арнальдо Момильяно однажды назвал его «архетипом всех антикваров»)[202]. Он интересовался Древним миром, европейским Средневековьем (в частности, Карлом Великим и трубадурами), а также Китаем, Бенином, индейцами Канады и особенно Средиземноморьем, его прошлым и настоящим, со всеми населявшими его многочисленными народами – этрусками, финикийцами, египтянами, евреями и арабами. Осведомленность Пейреска в истории и современности Северной Африки была необычайной для человека того времени[203]. Его привлекали различные традиции и практики – верховая стрельба из лука, обычай пить из черепа врага и т. д.
Пейреск кажется интеллектуальным «лисом», но ключом ко многим из его разнообразных интересов является религия. Он изучал раннюю, «примитивную» церковь и ее отношение к иудаизму и язычеству, что привело его к исследованию позднеантичного гностицизма и митраизма. Его интерес к восточному христианству распространялся на соответствующие песнопения, духовную музыку и музыкальные инструменты[204]. Увлекшись библейской историей, он занялся ивритом, коптским, самаритянским (диалект арамейского языка) и «эфиопским» языками, а всепоглощающее любопытство заставило его изучать другие аспекты этих культур ради них самих. Изучение языков привело Пейреска к размышлениям об отношениях между ними. Он понимал, что распространение и смешение языков может быть свидетельством миграции народов.
Пейреск интересовался не только гуманитарными науками (scienze humane, как он – возможно, первым из ученых – их называл), но и естественными. Его интересовали приливы и течения Средиземного моря. Особенно много он занимался астрономией: наблюдал затмения и спутники Юпитера, открыл туманность Ориона и, вместе со своим другом Пьером Гассенди, составил карту Луны. Он привлек группу друзей к одновременным наблюдениям за Юпитером из разных мест, чтобы скорректировать карту Средиземного моря[205]. Пейреск изучал анатомию, прочитал книгу Уильяма Гарвея о кровообращении почти сразу после ее выхода в 1628 году и сам препарировал глаза животных, птиц и рыб. В область его интересов также входили окаменелости и вулканы.
Пейреск не публиковал результаты своих исследований, возможно, из-за нехватки времени или аристократического нежелания писать книги, которые затем будут продаваться за деньги. Он был своего рода интеллектуальным брокером, получавшим и распространявшим информацию посредством обширной переписки. Часть этих писем была адресована его собратьям-ученым, работавшим в таких центрах научной деятельности, как Рим, Париж и Лейден. Другие письма уходили за пределы Европы – туда, где можно было приобрести новые для европейца знания. Сеть многочисленных информаторов и агентов Пейреска включала, в частности, торговцев из Каира и монахов из Сидона и Стамбула. Агентам, которые покупали предметы для коллекции Пейреска, он отправлял детальные списки своих пожеланий, а информаторам – очень подробные списки вопросов[206].
Полимат как философ-схоласт: Карамуэль
Испанец Хуан Карамуэль-и-Лобковиц, монах-цистерцианец, много странствовал и прожил десять лет в Испанских Нидерландах и десять лет в Праге, прежде чем стать епископом в Италии – сначала в Кампании, а затем в ломбардском Виджевано. Биограф XVIII века называл его «всезнающим», в то время как при жизни его именовали «фениксом Европы»[207]. Сравнение с фениксом подразумевало уникальность, что подтверждается строками из «Анатомии мира» поэта Джона Донна: «И каждый думает: „Я – Феникс-птица“, / От всех других желая отвратиться…»[208] И тем не менее выражение применялось то к одному ученому, то к другому, от Эразма до Бенито Фейхо, о которых речь пойдет в следующей главе[209].
Говорили, что Карамуэль, в детстве проявивший незаурядные способности к математике, знал двадцать четыре языка (включая иврит, арабский и даже азы китайского, усвоенные им от носителя языка, с которым он познакомился в Вене в 1654 году). В зрелые годы он прославился своими проповедями, но при этом был также дипломатом и архитектором-любителем. В Праге он сдружился с двумя другими полиматами, итальянцем Валериано Маньи и чехом Яном Маркусом Марци. Карамуэль критиковал Декарта, переписывался с Кирхером и дружил с Гассенди.
Он написал более шестидесяти книг, включая жизнеописание св. Бенедикта, историю григорианского пения, неопубликованные энциклопедию музыки и трактат по архитектуре, а также исследования по грамматике, поэзии, риторике, математике, астрономии, физике, политике, каноническому праву, логике, теологии и философии (продолжая, но в то же время модернизируя традицию схоластики). В одной из его книг, «Философском аппарате» (Apparatus Philosophicus, 1665), читателю предлагалось краткое описание «всех наук и искусств». Чтобы доказать свои права на португальский трон, испанский король Филипп IV поручил Карамуэлю привести соответствующие генеалогические, исторические и юридические аргументы, а император Фердинанд III привлек его для обоснования переговоров с протестантами, в результате которых был положен конец Тридцатилетней войне. В последние годы жизни, будучи епископом Виджевано, Карамуэль нашел время на написание не только религиозных и политических сочинений, но и трактата о регулировании русел рек с особым акцентом на обустройство берегов реки По[210].
В своей «Рациональной теологии» (Theologia rationalis, 1654) Карамуэль пытался, подобно Фоме Аквинскому, примирить теологию с рациональным мышлением. В нравственной философии он пробовал применять правила математики, но при этом также отстаивал доктрину пробабилизма, иными словами, идею о том, что, поскольку полная определенность нам недоступна, позволительно придерживаться наиболее вероятной точки зрения (он также был одним из первых математиков, занимавшихся вероятностями)[211]. Подобно Альстеду, Карамуэль интересовался теориями Раймунда Луллия, рекомендуя его искусство запоминания будущим проповедникам, хотя при этом отмечал, что Луллий часто обещал то, чего не мог выполнить. Как и другие полиматы, от Луллия до Нейрата, чьи труды мы рассмотрим позже, Карамуэль руководствовался представлениями о единстве знания. Связующим звеном между многими его начинаниями, от логики до музыки и архитектуры, была «мечта о математике как универсальном языке для вселенной». Эту мечту о mathesis universalis разделяли и другие эрудиты XVII века, в том числе Декарт и Лейбниц[212].
Полимат как патриот: Рудбек
Швед Улоф Рудбек, ректор Упсальского университета, был фигурой исполинской. Проекты этого большого человека с громким голосом и невероятной уверенностью в себе имели соответствующий масштаб. Он внес вклад в изучение анатомии, языков, музыки, ботаники и древностей (включая то, что мы сейчас зовем археологией). Начал он с анатомии. Выполнив препарирование более четырехсот животных, включая кошек и собак, он открыл лимфатическую систему, из-за чего между ним и другим полиматом, датским ученым Томасом Бартолином, разгорелся спор о первенстве. Отправившись изучать медицину в Лейден, Рудбек заинтересовался ботаникой. Будучи профессором теоретической медицины в Упсальском университете, он читал лекции по анатомии, ботанике и химии, а также преподавал
