Российское обществоведение: становление, методология, кризис - Сергей Георгиевич Кара-Мурза

был представлен проект закона «О разгосударствлении и приватизации промышленных предприятий». Это был шаг к деиндустриализации и криминализации экономики. Видные экономисты активно поддерживали этот проект как главный способ оживления экономики.

В «Программе совместных действий кабинета министров СССР и правительств суверенных республик…» (10 июля 1991) было сказано: «Социально-экономическое положение в стране крайне обострилось. Спад производства охватил практически все отрасли народного хозяйства. В кризисном состоянии находится финансово-кредитная система. Дезорганизован потребительский рынок, повсеместно ощущается нехватка продовольствия, значительно ухудшились условия жизни населения. Кризисная обстановка требует принятия экстренных мер, с тем чтобы в течение года добиться предотвращения разрушения народного хозяйства страны».

Уже в 1988 г. можно было разглядеть за всеми этими операциями политическую (и геополитическую) цель, но сопротивление было невозможно – мировоззренческий кризис советского общества облегчил внешним и внутренним антисоветским силам подрыв легитимность советского строя. Когда крах СССР перерос в колоссальный кризис, часть обществоведов, которые разрабатывали доктрину и программу всей этой «последней кампании холодной войны», видимо, была потрясена масштабами бедствия. Они этого наверняка не хотели, но к организации его приложили свой интеллект. Их когнитивная система не дала им увидеть, какую разрушительную программу они создавали. Немногие высказали, вскользь, свою горечь, но гораздо важнее, что до сих пор в сообществе обществоведов нет рефлексии – методологическая основа не изменилась.

В отношении раскрытия отечественного хозяйства иностранному капиталу мнения в обществе разошлись. Тех, кто предлагал привлечь его в СССР, в 1990 г. было в 5 раз больше среди интеллигентов, чем среди «массы». В исследовании ВЦИОМ выяснялось отношение разных групп населения к трем проектам реформы:

– поощрять частное предпринимательство;

– привлечь иностранный капитал;

– развивать кооперативы.

В скобках приведена доля поддержавших, соответственно этим трем проектам. Во всесоюзном опросе больше всего эти проекты нашли поддержку у технической интеллигенции, студентов и у кооператоров (20; 12 и 8 %). Отрицательное отношение ко всем трем проектам выразили военные и юристы, резко отрицательное – колхозники и сельские механизаторы, пенсионеры (3; 0 и 3 %). Отношение рабочих, независимо от квалификации, было умеренно отрицательным (10,8; 6,4 и 5,6 %) [193, с. 77–78].

Мы видим, что идею привлечь иностранный капитал поддержала очень небольшая доля граждан, в некоторых крупных социальных группах никто не поддержал[48]. Но даже в авангарде перестройки (интеллигенция, студенты и кооператоры) положительное отношение выразили только 12 %.

Трудно было ждать другого: взрослые еще помнили, какую роль сыграл иностранный капитал в России начала ХХ в., эта память в какой-то мере сохранилась и у молодежи. Тогда в России банки контролировались иностранным финансовым капиталом. Из 8 больших частных банков лишь один (Волжско-Вятский) мог считаться русским, но он был блокирован «семеркой», и капитал его рос медленно. Иностранцам принадлежали 34 % акционерного капитала банков. Через банки иностранный капитал установил контроль над промышленностью России. Она почти целиком принадлежала иностранцам, и большая часть дохода промышленности вывозилась.

В России перед Первой мировой войной промышленность почти целиком принадлежала иностранному капиталу. В 1910 г. в металлургии банки владели 88 % акций, 67 % из этой доли принадлежало парижскому консорциуму из трех французских банков. В паровозостроении 100 % акций были в собственности двух банковских групп – парижской и немецкой. В судостроении 96 % капитала принадлежало банкам, в том числе 77 % – парижским. В нефтяной промышленности 80 % капитала было в собственности у групп «Ойл», «Шелл» и «Нобель». В руках этих корпораций было 60 % всей добычи нефти в России и 3/4 ее торговли.

В дальнейшем захват российской промышленности и торговли иностранным капиталом не ослабевал, а усиливался. В 1912 г. у иностранцев было 70 % добычи угля в Донбассе, 90 % добычи всей платины, 90 % акций электрических и электротехнических предприятий, все трамвайные компании и т. д.

В 1906 г. государственные доходы России составили 2,03 млрд руб., а государственный долг – 7,68 млрд (3/4 – внешний долг). Дефицит госбюджета в России составлял почти 25 % доходов и покрывался займами.

Вот выдержка из письма синдика фондовых маклеров Парижа В. Вернейля В.Н. министру финансов Коковцову от 13 декабря 1906 г.: «Я предполагаю образовать здесь, с помощью друзей, разделяющих мой образ мыслей, мощную финансовую группу, которая была бы готова изучить существующие уже в России коммерческие и промышленные предприятия, способные, с помощью французских капиталов, к широкому развитию… Само собой разумеется, речь идет только о предприятиях, вполне солидных, на полном ходу и предоставляемых французской публике по ценам, которые позволяли бы широко вознаграждать капиталы, которые ими заинтересуются».

Из ответа В.Н. Коковцова от 21 декабря 1906 г.: «Я принимаю вашу мысль вполне и обещаю вам самую широкую поддержку, как и поддержку правительства… Я разделяю также вашу мысль присоединить к французским капиталам главнейшие русские банки».

К началу мировой войны такой уровень присутствия иностранного капитала уже лишал Россию и политической независимости. Вот выдержка из рапорта прокурора Харьковской судебной палаты на имя министра юстиции от 10 мая 1914 г. № 3942:

«В дополнение к рапорту от 25 апреля с.г. за № 3470 имею честь донести вашему высокопревосходительству, что в настоящее время продолжается осмотр документов, отобранных в правлении и харьковском отделении общества “Продуголь”, причем выясняется, между прочим, что это общество, являясь распорядительным органом синдиката каменноугольных предприятий Донецкого бассейна, находится в полном подчинении особой заграничной организации названных предприятий – парижскому комитету».

Далее в письме прокурора приводятся выдержки из документов, которые показывают, что парижский комитет диктует предприятиям объемы производства угля и цены, по которым уголь продается на российском рынке. К началу войны в России был искусственно организован «угольный голод» и повышены цены на уголь [226].

Во время войны частные банки в России резко разбогатели и усилились (при сильном ослаблении Госбанка – обеспечение золотом его кредитных билетов упало за годы войны в 10,5 раза). В 1917 г. банки занялись спекуляцией продовольствием, скупили и арендовали склады и взвинчивали цены. Таким образом, они стали большой политической силой.

В начале 1917 г. возникли перебои в снабжении хлебом Петрограда и ряда крупных городов. Вероятно, они были созданы искусственно, ибо запасы хлеба в России были даже избыточными. На заводах были случаи самоубийств на почве голода. Подвоз продуктов в Петроград в январе составил половину от минимальной потребности. Контроль иностранного капитала над продовольственными запасами позволил быстро активизировать Февральскую революцию.

Это – начало ХХ в. (выдержки из [226]). А сегодня быстрая интервенция иностранного капитала позволила за 5–7 лет произвести деиндустриализацию России, оставив ей «отверточное производство» и сделав ее зависимой от импортных поставок большинства промышленных товаров.

Вот выдержки из статьи В. Катасонова «Иностранный капитал – пятая колонна в холодной войне»:

«В декабре [2014 г.] американская фирма Abbott приобрела российскую фармацевтическую компанию “Верафарм”, производственные мощности которой находятся в Воронеже… На предприятии трудятся