Израильско-палестинский конфликт. Непримиримые версии истории - Каплан Нил

Программы, посвященные Холокосту и Накбе, не избегают самых чувствительных тем. Организаторы специальных поездок в нацистские концентрационные лагеря ставят перед собой задачу познакомить палестинскую арабскую общину не только с реальностью и конкретными событиями Холокоста, но и с тем фактом, что даже спустя несколько поколений Холокост все еще оказывает огромное влияние на сознание их сограждан-евреев[621]. Благодаря нескольким своим выступлениям в Кнессете, приуроченным к Международному дню памяти жертв Холокоста, депутат Ахмад Тиби стал самым заметным из тех представителей палестинской арабской общины, которые проявляют чуткость к израильским и еврейским страхам, решительно осуждая отрицание Холокоста[622]. Израильские общественные организации вроде «Зохрот» («Они помнят») стараются сделать так, чтобы израильские евреи умом и сердцем приняли страдания и ощущение утраты, которые все еще переживаются палестинцами после Накбы[623].

Отчасти реагируя на возросшую после 2000 г. политизацию палестинского арабского меньшинства в Израиле (см. главу 11), националистически настроенные депутаты израильского Кнессета продвигают законы, под страхом наказания запрещающие палестинцам публично выражать память о Накбе и признающие всякую подобную деятельность угрозой государству. Эти проекты вытекают из многолетних неофициальных, но целенаправленных попыток приуменьшить значение этого события и заставить палестинцев о нем забыть[624]. Однако подобные законы могут лишь подтолкнуть еще больше палестинцев к выводу, что израильтяне хотят продолжить «дело» Накбы, стирая события 1948 г. из памяти нынешних поколений[625]. Такая деятельность только добавляет убедительности обвинениям, будто сионистские и израильские лидеры все это время сознательно стремились очистить эту землю от ее исконных обитателей и расширить границы Израиля, чтобы освободить место для еще большего числа евреев.

Ощущение себя жертвой, свойственное израильтянам — это современное воплощение исторических, укорененных в культуре, передававшихся среди евреев из поколения в поколение страхов — часто возникавшего ощущения, что «весь мир против нас». Угрозы в адрес евреев и нападения на них моментально возрождают эти страхи. С самых первых контактов с арабами османской Палестины евреи-сионисты неверно истолковывали враждебность, которую проявляли к ним палестинцы, как очередной пример хорошо знакомого им погромного антисемитизма, а не как сопротивление местного населения иностранным «захватчикам», которые хотят отобрать у них землю. Точно так же многие израильские евреи сегодня не способны увидеть в палестинском насилии сопротивление оккупации или инструмент борьбы за собственное государство. Евреи и израильтяне убедили себя — а политические демагоги и их громкие лозунги помогли им в этом, — будто конфликт продолжается, потому что на другой стороне попросту «не с кем говорить», потому что «весь мир против них», и, как следствие, эйн брира — у израильтян «нет выбора», кроме как постоянно сражаться с арабами, которые, как многие твердо уверены, не успокоятся, пока не уничтожат Израиль.

Понятно, почему немногие палестинцы — подавленные собственными поражениями, рассеянием, лишением собственности и продолжающимися ежедневными унижениями со стороны, казалось бы, всемогущих израильтян — могут посочувствовать жалобам врага на его беззащитность. Палестинский народ живет еще и с ощущением оставленности из-за того, что в ответ на все их жалобы мировая общественность и арабские «братья» в регионе обещают поддержку лишь на словах, а на деле могущественный Израиль игнорирует их при поддержке западных держав и мирового еврейства. Возможно, оскорбленные чувства палестинцев несколько успокоил рост в мире солидарности с палестинским нарративом и палестинской борьбой, а также успехи международной кампании «Бойкот, отказ от инвестиций и санкции», бросающей вызов Израилю и оказывающей на него давление.

Введение в действие в 1950 г. израильского Закона о возвращении[626], гарантирующего автоматическое предоставление израильского гражданства любому еврею, который за ним обратится, стало демонстративным ответом Израиля враждебному или равнодушному миру, который не дал убежища евреям, пытавшимся спастись от Холокоста. Однако в глазах палестинцев этот закон еще раз доказывает, что Израиль стремится покончить с палестинским присутствием, не позволяя беженцам вернуться в дома, принадлежавшие им до 1948 г., и отказывая им в праве, которое подтверждено пунктом 11 резолюции ГА ООН № 194. В сочетании с давним отказом Израиля признавать эту резолюцию и с принятием в стране законов, подчеркивающих еврейский характер государства[627], создается впечатление, что на момент написания этой книги израильское правительство и еврейское население страны очень далеки от того, чтобы сопереживать страданиям своих сограждан-палестинцев.

Выйти за рамки таких взаимно-негативных образов «другого» и враждебного отношения к нему не просто. Израильтяне и палестинцы, не способные отказаться от роли праведных жертв, часто предъявляют свои претензии и отвергают встречные претензии другой стороны с помощью некой замкнутой логики, которую, как кажется, невозможно опровергнуть. В крайней ее форме каждая из сторон как будто заявляет:

У противника нет аргументов, позиция нашей стороны безупречна. Их нарратив — сплошная пропаганда, обсуждать тут нечего. Так что пусть конфликт продолжается до тех пор, пока мы не одержим окончательную победу — сколько бы времени это ни заняло.

Оптимисты укажут на свидетельства того, что в тех случаях, когда до подобного герметичного менталитета удается достучаться, внеся в него толику эмпатии, некоторые перемены к лучшему все-таки возможны. Поколения социальных психологов экспериментировали со способами разрешения конфликтов в малых группах в надежде использовать уроки, полученные в лаборатории, в реальном мире межэтнических и межгосударственных конфликтов[628]. Многие — хотя и не все[629] — исследователи считают попытки пробудить взаимную эмпатию первым шагом к разрешению любого конфликта и примирению.

Давайте представим себе типичный диалог, построенный таким образом, чтобы его участникам открылась возможность увидеть боль другого. Первым шагом может стать признание одной из сторон, каким бы неохотным и нерешительным оно ни было:

Хорошо, мы согласны, что у другой стороны, быть может, есть убедительные доводы по отдельным ее претензиям. Нарратив другой стороны может содержать какие-то веские аргументы, а наш может нуждаться в незначительном пересмотре. Но их нарратив все равно в основном является продуктом эгоистичной пропаганды и не отменяет истинности нашего более обоснованного нарратива. Обсуждение некоторых аспектов конфликта возможно, но только если другая сторона проявит встречную готовность изменить свои взгляды.

Диалог может выйти за рамки этого простого вступления, если его участники — благодаря личному контакту, или книге, или кинофильму — получат свидетельства, которые позволят им сделать следующий шаг на пути к эмпатии. Возможно, они найдут в себе смелость сказать:

Нарратив другой стороны отличается от нашего, но для них он так же убедителен. Всем нам нужно, отказавшись от предвзятости, узнать больше о нарративе другого, как бы некомфортно мы себя при этом ни чувствовали. Оба нарратива могут содержать ошибки и неверные интерпретации, но их можно устранить в ходе дальнейшего обсуждения. Вступая в уважительный диалог о наших двух конфликтующих нарративах, мы можем углубить взаимопонимание.