Политические сочинения. Том V. Этика общественной жизни - Герберт Спенсер

внутренним врагам, если оно оказано им самим или же с помощью немногих, – безуспешно, или же опасно, или стоит слишком дорого, или составляет трату времени, или, наконец, соединяет все эти неудобства. К этому следует добавить, что всеобщая самозащита подразумевает хронический антагонизм, либо делающий невозможным сотрудничество, либо в значительной мере препятствующий кооперации и вытекающим из нее жизненным удобствам. Поэтому при разграничении вещей, которые должны быть произведены корпоративною деятельностью, и тех, которые должны вытекать из индивидуальной деятельности, становится ясным, что произведет ли корпоративная деятельность что-либо сверх этого или нет, во всяком случае, ею можно справедливо пользоваться для предупреждения всяких таких помех для индивидуальной деятельности, которые выходят за пределы, требуемые самим общественным состоянием. Каждый гражданин желает жить и настолько полною жизнью, насколько это дозволяется окружающим. Так как таково всеобщее желание, то отсюда вытекает, что все, пользующиеся соединенным контролем, заинтересованы, чтобы каждый, кто не терпит нарушения соотношения между своими собственными действиями и целями, не нарушал этого соотношения для других лиц.

Граждане как корпоративное целое должны поддерживать условия, при которых каждый может достичь полнейшей жизни, какая только совместима с наивысшею полнотою жизни его сограждан. Имеет ли государство другие обязанности, это вопрос, подлежащий теперь обсуждению. Между этими существенными функциями и всеми другими есть различие, которое хотя и не может быть проведено во всех случаях с точностью, все же резко отмечено. Поддерживать в целости условия, при которых может быть продолжена жизнь, есть дело, существенно отличающееся от вмешательства в самую жизнь, путем ли помощи личности, или путем направления ее деятельности, или же путем обуздания. Мы сначала зададимся вопросом, дозволяет ли справедливость государству взять на себя еще это дело; затем исследуем, совпадают ли политические соображения с соображениями справедливости.

XXVI

Пределы государственных обязанностей

§ 362. В те древние эпохи, когда семья и государство еще не были дифференцированы, естественно возникла теория отеческого правления. Члены группы «сдерживались общим повиновением старейшему в роде, отцу, деду или прадеду». Если оставить в стороне те еще древнейшие социальные группы, которых сэр Генри Мэн вовсе не принимает во внимание, то мы можем принять его обобщение, что у арийцев и семитов деспотическая власть отца над детьми, более или менее остающаяся и тогда, когда его дети становятся главами семейств, и даже когда этого достигают внуки, – такая власть придала общий характер контролю, господствующему над всеми членами группы. Когда таким образом возникает идея правительства, она неизбежно входит также в состав идеи той правительственной власти, которая устанавливается, как только сложные семьи превращаются в общины; и эта идея еще сохраняется, когда многие из таких мелких общин, не связанных кровным родством или же представляющих лишь дальнее родство, скрепятся в более крупные общества.

Возникающая таким образом теория отеческого правительства молчаливо утверждает свойства неограниченного образа правления.

Деспотический контроль отца простирается на все акты его детей, и так как патриархальное правительство возникает отсюда, то естественно, что и оно простирается на жизнь подданных целиком. Патриархальная стадия была такою, что различия и ограничения здесь еще не возникли и группа сохраняла нечто подобное своему первоначальному устройству, имея в общем одного родоначальника и обладая, если не вполне сообща, то все же на началах общинного владения, населенной землей и ее произведениями; пока это было так, понятие о правительстве как вполне неограниченном по компетенции было, быть может, наилучшим образом приспособлено к потребностям общества.

Но эта социальная идея, подобно древним религиозным идеям, переживает или постоянно появляется вновь при условиях, совершенно несходных с теми, к которым она была приспособлена. Понятие об отеческом правлении поддерживается смутно-сентиментальным образом, без какой-либо определенной попытки усвоить его истинное значение, а следовательно, и без того, чтобы заметить неприменимость этого понятия к развитым обществам.

Действительно, ни одна из черт отеческого правления, как оно первоначально возникло, не существует теперь; да это и невозможно. Заметьте контрасты.

Отеческая власть обыкновенно подразумевает право собственности на средства, которыми кормятся дети и другие зависимые лица; нечто подобное такому праву собственности продолжалось при патриархальной форме правления. У развитых наций не только эта черта отсутствует, но является противоположная ей. Правительственный орган теперь не кормит тех, кем он управляет; наоборот, управляемые доставляют содержание агентам правительства.

При отеческом правлении, в настоящем смысле этого слова, обладатель власти, будучи обладателем также и всего прочего, оказывался в одно и то же время и благодетелем для детей, и лицом, их контролирующим, тогда как новейшее правительство, помимо его власти, главным образом, врученной ему теми, которые, по предположению, замещают детей, – вообще не может быть благодетелем, но должно получать от детей средства, позволяющие ему сделать для них что-либо. Далее, в простых и сложных семейных группах существует приближение к тожеству интересов между управляющими и управляемыми: узы кровного родства проникают так далеко, что обеспечивают регулирующую деятельность, приводящую к всеобщему благосостоянию. Но в передовых обществах в политические отношения не входят никакие подобные эмоции, вроде тех, которые возникают из семейных и родственных чувств; в этих обществах нет чувства, препятствующего своекорыстию правящего, – идет ли речь о короле, об олигархии или о такой демократической республике, каковы Соединенные Штаты. Далее, рассматриваемая параллель не выдерживает критики, если принять во внимание знание и мудрость. Когда речь идет о первичной отеческой власти и о патриархальной власти, из нее вытекающей, то обыкновенно мы видим более обширный опыт и более глубокую проницательность, чем у потомков, управляемых этою властью. Но в развитых обществах не существует никакого подобного контраста между умственным превосходством тех, которые, по предположению, занимают место отца, и умственными недостатками тех, кто, по предположению, занимает место детей. Наоборот, среди тех, кого в переносном смысле слова называют детьми, существуют многие и лучше осведомленные, и умственно сильнейшие, нежели правитель или правители во множественном числе, смотря по условию. И там, где правительство многоголово, и где так называемые дети его могут выбирать в своей среде лиц, образующих это правительство, эти дети обыкновенно пренебрегают наилучшими людьми: в результате оказывается, что в таком многоголовом правлении действует не столько коллективная мудрость, сколько коллективная глупость; отношения отца к сыну здесь еще раз извращаются. Стало быть, та теория функций государства, которая опирается на этот воображаемый параллелизм, радикально ложна. Единственным оправданием аналогии между отцом и детьми, с одной стороны, и правительством и народом – с другой, является детство народа, поддерживающего эту аналогию.

§ 363. И вслед за тем следует отметить такое понятие об обязанностях государства, которое родственно предыдущему, но постепенно от него уклоняется. Речь идет о понятии, вытекающем из