Рычаг богатства. Технологическая креативность и экономический прогресс - Джоэль Мокир

Другим условием, которое позволяет новаторам нажиться за счет технического прогресса, является определение прав собственности на новые технологии. Здесь мы сталкиваемся с двумя отдельными вопросами. Первый из них – это проблема прав собственности вообще. По-видимому, считается общепризнанным, что экономический прогресс маловероятен в том случае, если собственность на те или иные активы не гарантирована, то есть их без труда могут конфисковать или украсть власти или бандиты. Люди будут держать свои активы в непроизводительном, ликвидном виде, и накопление производственного капитала замедлится. Ландес (Landes, 1969, ch. 1), Джонс (Jones, 1981) и Норт (North, 1981) указывают на ситуацию с безопасностью как на ключевой фактор европейского развития. Второй вопрос – это необходимость обеспечить серьезные стимулы для того, чтобы новаторы делали инвестиции в новые технологии. Патенты, монополии, гранты, пенсии, премии и медали становились для новаторов наградами, которые считались необходимыми для сохранения высокого уровня изобретательской активности. Однако патентные системы начали появляться лишь в XV в. и прочно встали на ноги только к концу XVIII в. Кроме того, как мы увидим, патентная система оказалась для изобретателей обоюдоострым мечом.

Пусть патентная система стимулировала изобретения, но она явно не являлась необходимым фактором. В конце концов многим изобретателям удавалось в достаточной мере нажиться на возросшей ренте потребителя для того, чтобы их усилия окупились, – даже если их изобретения вскоре воспроизводились подражателями. Кроме того, подражания могли быть затруднены по различным причинам, вследствие чего изобретатель становился держателем «естественного патента», становившегося источником ренты, которая гарантировала новатору определенный доход, хотя тот мог представлять лишь небольшую долю социальной прибыли, созданной изобретением. В отдельных случаях можно определенно сказать, что финансовые стимулы не играли принципиальной роли для новатора, чья функция полезности могла включать славу, удовлетворение, принесенное решением сложной проблемы, или даже альтруизм[92]. Впрочем, подобные случаи нетипичны; вероятно, мотив прибыли играл в изобретательстве такую же важную роль, как и в любой другой экономической активности, то есть присутствовал почти всегда, хотя обычно не действовал исключительно сам по себе. Поэтому вполне вероятно, что общества, поощрявшие изобретателей наградами, получали больше изобретений, но при этом вознаграждать новаторов, чья работа обеспечивала значительный рост производительности, можно было по-разному.

Сопротивление инновациям

Другой набор социальных факторов, влияющих на технические изменения, было бы уместно назвать политической экономией технических изменений. Хотя технический прогресс по определению повышает экономическое благосостояние, в обществе почти всегда найдутся группы, чье благосостояние снизилось из-за прогресса, или которые, по крайней мере ex ante, полагают, что оно снизится. Технические изменения сотрясают рынок труда, сопровождаются изменениями физической среды обитания, приводят к устареванию существующего гуманитарного и физического капитала и однозначно снижают излишек производителя, достающийся конкурентам новатора. В повторяющейся игре победители, возможно, пытались бы компенсировать проигравшим убытки. Однако технические изменения по самой своей природе – неповторяющаяся игра, поскольку изобретение можно сделать лишь один раз. После того как оно сделано, изобретатель нередко нуждается в защите от тех, кто выиграет от запрета изобретения. Эта дилемма обычно усугубляется тем фактом, что прибыль, как правило, носит сильно размытый характер, в то время как издержки, напротив, сконцентрированы. Соответственно, проигравшим проще организоваться, и вполне вероятно, что они попытаются совершенно остановить технический прогресс. Сопротивление техническим изменениям происходило во многих местах и во многие эпохи, но, кажется, практически не привлекало к себе внимания историков, хотя Морисон (Morison, 1966, p. 10) считает его «важнейшим и наиболее интересным аспектом всего [изобретательского] процесса».

Приведем несколько примеров: еще в 1397 г. кельнским портным было запрещено использовать машины для штамповки булавочных головок. В 1561 г. городской совет Нюрнберга – несомненно, под влиянием гильдии токарей – обрушился с преследованиями на местного медника Ганса Шпейхля, сконструировавшего усовершенствованный токарный станок с суппортом. Совет сперва вознаградил Шпейхля за его изобретение, затем начал ему угрожать и вырвал у него обещание не продавать станок никому, кроме его коллег по гильдии, потом сделал предложение купить станок, если Шпейхль откажется от его распространения, и, наконец, пригрозил тюрьмой каждому, кто станет продавать станок Шпейхля (Klemm, 1964, p. 153). Лентоткацкий станок был изобретен в Данциге в 1579 г., но его изобретателя якобы втайне утопили по приказу городского совета. Двадцать пять лет спустя лентоткацкий станок заново изобрели в Нидерландах – несмотря на то что ему и там оказывалось жесткое противодействие, – и потому он получил известность как «голландский станок». Полтора века спустя Джон Кей, изобретатель «челнока-самолета», подвергся преследованиям со стороны ткачей. В конце концов он перебрался во Францию, где не показывал свое изобретение ткачам из страха перед их реакцией[93]. Однако продолжительная оппозиция «челноку-самолету» со стороны заинтересованных группировок в Британии оказалась неэффективной. Сопротивление новой технике традиционно было самым сильным в текстильной отрасли, но проявлялось и в неожиданных сферах. В 1299 г. во Флоренции был издан эдикт, запрещавший банкирам пользоваться арабскими цифрами (Stern, 1937, p. 48). В XV в. парижская гильдия писцов сумела на 20 лет отсрочить появление в Париже печатного станка. В XVI в. одним из поводов к великому бунту французских печатников стали инновации в печатном деле, направленные на экономию труда.

Эту негативную реакцию на технический прогресс можно истолковать только как попытки лиц, инвестировавших силы и средства в определенные технологии, не допустить снижения ценности своих навыков. Наиболее высокими шансами на технологический успех обладают те экономики, чьи институты защищают изобретателей от подобных угроз или в которых относительно слабы распределительные коалиции, защищающие эгоистичные интересы мелких групп за счет большинства. Изобретатели или производители, рассматривающие инновации как неблагодарное и даже опасное занятие, потеряют к ним интерес, и технический прогресс остановится.

Политика и государство

Трудно определить, какая политическая структура в наибольшей степени благоприятствует техническому прогрессу. Сильная централизованная власть, положение которой достаточно прочно для того, чтобы справиться с бунтами и противостоять политическому давлению со стороны коалиций, представляющих проигравших, вероятно, будет в состоянии выдержать и давление со стороны технического статус-кво. Однако в равной степени вероятно и то, что слабое правительство, поддавшееся требованиям о законодательном запрете технического прогресса, не сумеет провести эти законы в жизнь, и соответственно, по умолчанию предоставит вынесение решения рыночным силам. Эту дилемму признавал Норт (North, 1984, p. 260), когда писал: «если вы хотите реализовать потенциал современной техники, то не сможете сделать этого при содействии государства, хотя и без его участия вам тоже не обойтись». На первый взгляд, обязательным условием для технического прогресса может показаться политическая стабильность. Однако Ольсон (Olson, 1982) отмечает, что крупномасштабные политические изменения готовят почву для экономического прогресса, ликвидируя реакционные институты,