Европейская гражданская война (1917-1945) - Эрнст О. Нольте

том отношении, что национал-социалисты по сравнению с коммунистами выглядели незначительной малой партией. И в самом деле новое правительство Большой коалиции не уделяло им большого внимания, а прусское правительство отменило прежде установленный запрет на деятельность этой партии в Берлине. Куда важнее казалась быстрая радикализация германских националистов, приведшая в октябре на председательский пост в партии газетного магната Альфреда Гугенберга, в то время как умеренная часть партии постепенно вынуждалась к отпадению.

Ретроспективно время правления Большой коалиции с лета 1928 г. до весны 1930 часто представляется последним хорошим временем Веймарской республики. Однако современникам это порой виделось иначе; и симптомом слабости правительства стал спор о броненосце А, создавший чрезвычайно своеобразные отношения противостояния между министрами – социал-демократами и социал-демократической фракцией в рейхстаге. А уж так называемый "кровавый май" 1929 года, который, так сказать, оправдал в глазах народа крайний поворот Сталина и Коминтерна влево в 1928 года, был настоящим признаком тяжелой болезни.

Спор о постройке нового броненосца начался уже в 1927 году, и основные аргументы были высказаны тогда же: броненосец не нужен, представляет из себя просто опасную игрушку, поскольку на повестке дня должно стоять разоружение, а не вооружение, говорили представители СПДГ и Демократической партии; речь идет о предусмотренном в Версальском договоре восполнении потерь, которое необходимо для обороны Восточной Пруссии, возражали германские националисты и члены Народной партии. Сторонники постройки корабля взяли верх, и таким образом военный корабль был втянут в предвыборную борьбу. Социал-демократы вели ее отчасти под лозунгом "Детское пособие вместо броненосцев", который, надо полагать, немало способствовал их успеху на выборах. Но в августе 1928 г. министры-социал-демократы, чтобы избежать крушения и без того крайне непрочной коалиции, присоединились к решению остальных членов кабинета начать строительство. При этом во время новых дебатов в парламенте министры – социал-демократы в качестве депутатов проголосовали против решения, которое они приняли как члены кабинета. Коммунисты, в свою очередь, внесли в сентябре народную инициативу, состоявшую из одной фразы: "Строительство любых броненосцев и тяжелых крейсеров запрещается". Однако полученное ими на этот раз число голосов было намного меньше, чем на выборах в рейхстаг. Таким образом, их предложение не встретило народной поддержки; причин было, надо полагать, сразу несколько, и не последней из них было подозрение, что эта секция Коммунистического Интернационала стремится к преимуществу в вооружении для своего государства, Советского Союза. Но и поведение социал-демократов было весьма показательно; склонявшаяся вправо часть немецкого народа неизбежно должна была заподозрить, что эта большая партия так и не сумела осознать основные потребности государства, поскольку их аргументы против броненосца можно было развивать вплоть до тезиса, что не нужны и войска рейхсвера и что их бюджет нужно передать на пособия на детей или по безработице.

Так что старое утверждение, будто существует такая вещь, как марксизм в целом, получило новую пищу.

Но почти одновременно противоречия внутри "марксизма в целом" нашли новое, кровавое выражение в майских событиях.

В декабре 1928 г. начальник полицейского управления Берлина, социал-демократ, бывший бондарь Карл Фридрих Цергибель запретил в Берлине любые демонстрации и уличные собрания ввиду имевших место в последнее время жестоких столкновений между бойцами Ротфронта и СА. Министр внутренних дел Пруссии Альберт Гржезинский обнародовал 29 марта 1929 года "последнее предупреждение", в котором почти открыто угрожал запретом КПГ. Вполне понятно, что КПГ вела самую решительную агитацию против этого решения: демонстрации 1 мая составляли особенно старое и почтенное наследие всего рабочего движения. Власти уже хотели было и в самом деле отменить запрет на 1 мая, но убийство двух членов "Рейхсбаннера" вновь осложнило положение. При этом агитация КПГ была на грани призыва к вооруженному восстанию: "Революционный порыв и воля к борьбе немецких трудящихся покажет социал-демократу, ставшему министром полиции у буржуазии трестов: Пролетариат плюет на ваши запреты". [26] СДПГ, со своей стороны, употребляла выражения вроде: "КПГ нужны трупы" или "по приказу Москвы", чем, в свою очередь, обостряла ситуацию. Коммунисты же вечером 30 апреля позволили нескольким сотням членов союза красных фронтовиков и молодых спартаковцев нападать на постовых на перекрестках; "Роте Фане" появилась первого мая с шапкой "Боевой май 1929 г.", а в передовице речь шла о "сигналах вновь поднимающейся волны пролетарской революции". Однако на улицы вышло лишь несколько тысяч демонстрантов; поэтому сомнительно, чтобы партия мобилизовала хотя бы только всех членов Союза красных фронтовиков и отправила их в штатском организовывать демонстрацию. Однако полиция, судя по всему, восприняла это именно так и прибегла к очень жестким мерам, чтобы разогнать шествие. Около полудня раздались первые выстрелы в главных центрах беспорядка на Кёслинерштрассе в Веддинге и на Германплац в Нойкёльне; первой, судя по всему, начала полиция, встреченная градом камней и бутылок и возмущенными криками "Легавые!". В ответ были двинуты танки, баррикады брались с боем, раздавался пугающий крик "Отойти от окон", поскольку из страха перед снайперами по открытым окнам сразу стреляли. Уже к вечеру первого дня насчитывалось 9 убитых и 63 тяжелораненых. Жаркие стычки повторялись до 4 мая, причем их завязывали в основном группы молодежи, которым население выражало свое сочувствие. 2 мая "Роте Фане" вышла со страстными обвинениями против "партии убийц" и "замаранной кровью правительственной коалиции", и призвала к "массовой забастовке", каковой призыв, впрочем, почти не встретил отклика. В прусском ландтаге атмосфера была накалена: депутат Ендрецкий появился в полной форме Союза красных фронтовиков, Вильгельм Пик бросил в лицо социал-демократам "Банда убийц!", фракция стоя пела "Интернационал" и затем удалилась из парламента. В целом насчитывалось более 30 убитых, по большей части непричастные лица, в том числе женщины. Среди полицейских жертв не было, а из раненых полицейских только один получил огнестрельное ранение. Тем не менее 6 мая был запрещен Союз красных фронтовиков, Молодежный красный фронт и Красный флот.

Не только "Франкфуртер Цайтунг" и "Берлинер Тагеблатт", но и "буржуазная пресса" резко критиковали жестокое поведение полиции, действовавшей "как на вражеской территории". Зато газета "Форвертс" воинственно заявляла: "Коммунистам нужны были трупы и они мобилизовали люмпен-пролетариат ‹…› Долой коммунистов, позорящих рабочее движение!"27 В самом деле, не нужно было особой злонамеренности, чтобы заподозрить, что коммунисты, всегда призывавшие к вооруженному восстанию, не прочь были провести его репетицию, и что глубокое возмущение, которое испытывала теперь значительная часть населения Берлина против "казаков Цергибеля" и "полицейского изверга"2*, было им весьма на руку и, конечно, ими разделялось. Язык правых газет тоже отличался чрезвычайной резкостью: все время говорилось о том, что у нас в Германии, похоже, снова настала "эпоха Керенского", "Дойче Цайтунг" заявляла о "массированной