Власть в погонах: Военные режимы в современном мире - Григорий Васильевич Голосов

государственные должности. Часто, однако, хунта продолжает существовать в качестве официального органа власти во главе с лидером переворота. Когда в 1981 году Джерри Ролингс вторично пришел к власти в Гане, то оставался у власти еще почти 12 лет как председатель Временного совета национальной обороны, фактически исполняя обязанности главы государства.

Основная проблема такого способа формальной институционализации режима в том, что его нелегитимность прикрыта слишком слабо, буквально фиговым листком. А это создает стимул к борьбе против режима для оппозиции, и не столько гражданской, сколько внутри самих вооруженных сил. Ведь любой сколько-нибудь честолюбивый офицер может решить, что если нынешним лидерам удалось присвоить власть, опираясь на военную силу, то и у него получится. Поэтому возникает потребность представить военное руководство как находящееся в поиске новой модели государственного устройства, которая не только узаконит режим в глазах населения, но и покажет пример если не всему человечеству, то по крайней мере соседним странам. Обычно такие модели предполагали широкое вовлечение населения в политическую активность, направленную на поддержку режима и реализацию его программ, без создания институтов либеральной демократии.

Образцом служили общественные организации, созданные партийными режимами, особенно на Кубе и в Югославии (а кое-кому привлекательным казался и опыт «культурной революции» в Китае), хотя исторически более отдаленный опыт советской власти, как она была представлена в трудах Владимира Ленина и Льва Троцкого, тоже принимался во внимание. Тот же самый Ролингс, например, основой своей программы государственного строительства сделал создание Комитетов защиты революции, которые рассматривались как ключевое организационное звено – «приводной ремень» между военным руководством и его гражданскими сторонниками. Позднее этот опыт повторил Тома Санкара в Буркина-Фасо. В Перу при режиме Веласко Альварадо с теми же целями была создана «Национальная система в поддержку социальной мобилизации» (СИНАМОС). Как правило, режимы, избравшие эту стратегию, были левыми по своей идейной ориентации.

Однако было и показательное исключение. Мухаммед Айюб Хан, узурпировавший путем военного переворота власть в Пакистане в 1958 году и назначивший себя президентом (в дальнейшем он был избран на этот пост специально созданной для этой цели коллегией выборщиков), с самого начала объявил, что не считает западную модель демократии подходящей для развивающихся стран. Политические партии и выборные представительные институты были ликвидированы. Новую систему Айюб Хан назвал базовой демократией. Опорой режима должны были стать местные советы, в сельской местности состоявшие из состоятельных крестьян, а в городах – из представителей среднего класса. Это ничего не добавило к старой структуре управления, функционировавшей еще при британском владычестве, но сам термин «базовая демократия» звучал свежо и позволял режиму дистанцироваться от образа реакционной диктатуры, каковой он в действительности был. Авторитарные режимы вообще склонны к риторическим упражнениям на тему гармоничного сочетания твердой, целеустремленной власти в центре с полным самоуправлением на местах, и некоторые военные диктаторы тоже охотно прибегали к этому приему.

Пальму первенства в области изобретения оригинальных моделей государственности следует отдать Муаммару Каддафи. Как отмечено выше, его приход к власти в Ливии в 1969 году был результатом не столько его собственных усилий, сколько полной дискредитации действовавшей власти и медлительности конкурентов. Но в дальнейшем Каддафи проявил себя весьма способным политиком, и даже исходная слабость его команды пошла ему на пользу, потому что среди участников переворота отсутствовали сколько-нибудь заметные фигуры, способные бросить ему вызов. Состав Совета революционного командования, возглавившего страну, первоначально даже не был обнародован: упоминалось лишь имя Каддафи как его председателя. В дальнейшем он избавился от нескольких соратников по перевороту, но некоторые остались с ним до конца и продолжали играть важные политические роли. В целом Каддафи удалось решить проблему неформальной институционализации своего режима.

С формальной институционализацией дело обстояло сложнее. Первоначально, следуя египетскому образцу, Каддафи приступил к строительству режима, в котором СРК оставался высшим органом власти, но при этом была создана правительственная партия – Арабский социалистический союз. Судя по всему, Каддафи не был вполне удовлетворен этим опытом. В январе 1976 года был опубликован его главный теоретический и программный текст, озаглавленный «Зеленая книга» и представивший «третью всемирную теорию» (под первыми двумя подразумевались капитализм и коммунизм). Политическая составляющая этой теории в кратком изложении такова. Представительная демократия неспособна выразить истинную волю народа, а партийные режимы подменяют ее волей партии. Альтернатива – прямая демократия, осуществляемая непосредственно народом, объединенным в комитеты и конгрессы. Эти органы самоуправления народа должны составить костяк институциональной структуры совершенно нового государства – джамахирии, то есть государства масс.

Реализация этой доктрины не заставила себя ждать: уже в 1977 году Ливия была объявлена Социалистической Народной Ливийской Арабской Джамахирией. Это произошло как нельзя вовремя. Брать пример с Египта стало не с руки после произошедшего в 1978 году примирения египетского лидера Анвара Садата с Израилем, в результате которого Ливия (как и большинство арабских стран) порвала с Египтом все отношения и объявила Садата своим злейшим врагом. В этой ситуации Каддафи усмотрел окно возможностей, поскольку она, в сочетании с колоссальными доходами, которые Ливия получала от нефтегазового экспорта, позволила ему претендовать на роль лидера в общеарабских делах, то есть в борьбе против Израиля и США и за арабское единство, а то и больше: на роль лидера мировой революции.

Создание джамахирии сопровождалось шумной пропагандистской кампанией глобального масштаба. Одной из самых креативных находок было то, что обучающимся в западных странах ливийским студентам позволили захватывать посольства и создавать там «народные комитеты», что часто сопровождалось шумными акциями и инцидентами с участием местной полиции. Не заметить такое было трудно. Обращало на себя внимание и необычное политическое позиционирование Каддафи, который с 1979 года не занимал в Ливии никаких официальных постов, а именовался «братским вождем и руководителем революции».

В действительности государственное устройство Ливии было не таким оригинальным, как это пытался представить Каддафи. Хоть он и не занимал государственных постов, некоторые ключевые в любой стране позиции, в том числе должности главы исполнительной власти, верховного главнокомандующего и министра обороны, в структуре джамахирии отсутствовали. Соответствующие функции выполнял фактически именно Каддафи. Как в самой Ливии, так и во всем мире существовало полное понимание того, что он продолжал править страной и правил ею безраздельно.

Народные комитеты и конгрессы на всех уровнях создавались на базе формально распущенного Арабского социалистического союза и, будучи не очень эффективными органами власти, могли функционировать лишь в связке с профессиональной бюрократией и под неустанным руководством «братского вождя» и членов его неформальной военной коалиции. Любые попытки провести через эти органы какую-то альтернативную политическую повестку, не говоря уже о прямой оппозиционности, в зародыше пресекались спецслужбами. Полной фикцией эти органы не были: они и правда помогали вовлекать население в реализацию политики режима. Однако условием массового политического участия служила лояльность лидеру, так что ретроспективно Ливию времен Каддафи, особенно ближе к концу его правления, можно счесть ярко выраженной персоналистской диктатурой.

Справедливости ради надо добавить, что популярность Каддафи не только навязывалась населению пропагандой и репрессиями, но и была вполне естественной. Нефтегазовые доходы Ливии не полностью уходили на внешнеполитические авантюры, на которые Каддафи был весьма горазд (хотя, как я отмечал во введении, не все его начинания на региональной арене были деструктивными). Кое-что доставалось и населению страны, жизнь которого была получше, чем во многих арабских странах. Даже в 2011 году, накануне свержения и казни от руки повстанцев, у Каддафи оставалось достаточно сторонников как среди военных, так и в народе. Для его окончательного свержения западным странам пришлось прибегнуть к прямой военной интервенции.

Риторика военных режимов (как и других автократий), согласно которой те или иные институционализированные формы активности масс могут стать инструментом их политической мобилизации и гражданского участия, отчасти соответствует действительности, но лишь при выполнении двух условий. Во-первых, «народные» и «революционные» комитеты, если они действительно вписываются в структуру режима, нуждаются во внешней координации со стороны политического руководства, то есть (если мы говорим о военных режимах) со стороны военных. В Гане во время второго срока режима Джерри Ролингса репрессий было значительно меньше, чем в Ливии при Каддафи, но и там комитеты защиты революции