Юрий Мухин - Власть над властью

Указанные члены чрезвычайной тройки включали каз­ненного в отчет о собственной беспощадной борьбе с контр­революцией и врагами народа, в надежде, конечно, что этот отчет прочтет Сталин или кто-то другой, не видевший са­мого дела, «бюро» будет довольно своими подчиненными, то есть оставит их на должностях, оставит льготы, персо­нальные машины, удобные квартиры и прочее.

Мы уже писали, что невиновных убивали судьи: работ­ники НКВД по отношению к судам были подчиненными. Они шли в суды с предложениями, как обычно подчинен­ный идет с предложением к начальнику. Суды могли отверг­нуть или принять эти предложения, как обычные началь­ники. Сталин — глава страны. По. отношению к судам он, конечно, воспринимался как начальник. Это неправильное, извращенное восприятие, но, тем не менее, оно безусловно было и его следует учитывать. Таким образом, линия под­чинения смотрелась так: НКВД — суд — Сталин.

Начали развенчивать культ личности. Кто оказался ви­новат в убийствах? Правильно, НКВД и Сталин. Бюрокра­тическая серединка, убийцы, сделала фокус и из числа ви­новных выскользнула. А почему?

Сталина осудил Хрущев, но стоит привести воспомина­ния о нем очевидцев. Председатель Моссовета Пронин в 1991 году говорил корреспонденту «Военно-исторического журнала»: «Он активно способствовал репрессиям. Дело в том, что над ним висел дамоклов меч. В 1920 году Хрущев голосовал за троцкистскую платформу. И поэтому, очевид­но, боясь расправы, сам особенно усердно боролся с беспеч­ностью, утерей политической бдительности, политической слепотой и т.д. Хрущев санкционировал репрессии большо­го количества партийных и советских работников. При нем из 23 секретарей райкомов города почти все были арестова­ны. И почти все секретари райкомов области. Были репрес­сированы все секретари МК и МГК партии: Кацеленбоген, Марголин, Коган, Корытный... Все заведующие отделами, включая помощника самого Хрущева. Хрущев, будучи уже на Украине, на Политбюро в 1938 году настаивал на репрес­сиях и второго состава руководителей Московского город­ского комитета партии.

Мы, тогда молодые работники, удивлялись: как же нас Хрущев воспитывает насчет бдительности, если все его ок­ружение оказалось врагами народа? Он же один только ос­тался в МК целым.

— Вы полагаете, что масштаб репрессий в Москве — лич­ная «заслуга» Хрущева?

— В значительной мере. Ведь после осени 1938 года, по­сле прихода к руководству горкомом Щербакова, никто из работников Моссовета, МК и МГК, райкомов не постра­дал. Я знаю, что когда на Политбюро в июле 1940 года воз­ник вопрос о снятии Щербакова с работы за плохую работу авиазаводов, то обвиняли его и в том, что он очень неохот­но и очень редко давал согласие на репрессии. Мало того. В моем присутствии на секретариате горкома по предложе­нию Щербакова начальник следственного отдела НКВД был исключен из партии за необоснованные аресты».

Но ведь Хрущев не только «санкционировал репрессии». По своей должности первого секретаря ЦК КП республи­ки он, как и секретари обкомов, был членом чрезвычайных троек, именно он приговаривал подсудимых к расстрелам.

Когда возникла необходимость пересмотреть политику репрессий и осудить прошлое, препятствием стали руко­водители НКВД. Как при них Хрущев мог обвинить НКВД в тех убийствах, которые совершал сам? И он без труда на­шел холуев, которые сфабриковали уголовные дела и подве­ли под расстрел тех, чьих показаний Хрущев боялся: Берию, Абакумова и прочих. И только после этого он на съезде пуб­лично обвинил в терроре НКВД и Сталина, подчиненных и начальника. Сталин мертв, руководители НКВД Хрущевым уничтожены. В зале сидят все те же прокуроры и секрета­ри обкомов, убийцы, которым эта версия очень по душе. Хрущев в их глазах — герой, развенчавший культ лично­сти и спасший их лично. Эту же версию бездумно подхва­тывают и несут в массы журналисты и писатели. А НКВД (КГБ), виновный в уголовном преступлении, так как при­нуждал подследственных давать ложные показания, молчит, учитывая судьбу Берии.

Каков эффект для общества от выяснения такой «исти­ны»? Да, чекисты под контролем, никого не пытают и не за­ставляют давать нужные показания. Но этим вовсю занима­ется прокуратура. Вспомним, как действовали в Узбекистане следователи прокуратуры Гдлян и Иванов. Чтобы подслед­ственные дали нужные показания, чтобы родственники не­сли деньги, которые затем выдавались за украденные, под­следственных сажали в камеры с отпетыми уголовниками, а те за послабления в режиме били несчастных до тех пор, пока они не подписывали признание, нужное «героям-сле­дователям». В других случаях незаконно арестовывали род­ных подследственных и, угрожая расправой над ними, до­бывали нужные показания. И затем наступала очередь су­дов с их неправосудными приговорами. Мы все знаем, но ничему не учимся...

Итак, жизнь в бюрократической системе управления не только превращает подчиненного в подлеца, она задает ему и определенный стандарт поведения. Подчиненный, стараясь не отвечать за Дело, делом избирает себе какое-либо, ого­воренное начальником действие, и главным для него стано­вится отчет за это действие. Он всячески рекламирует свою близость Делу, часто бывая в тех местах, где работают ря­довые исполнители; потому что он «демократ», он не при­нимает собственных решений, а непрерывно советуется с начальником, со всеми возможными и невозможными, та­кими же, как он, «специалистами». Он любит совещания, а когда не знает, что делать, то дает команду подготовить про­грамму по «улучшению». Он никогда не виноват ни в чем. У него всегда виноваты либо подчиненные, либо начальни­ки, но обычно и те, и другие вместе. Всмотритесь в эти чер­ты, читатели, вы себя не узнаете?

Бюрократия Запада

Конечно, было бы предпочтительнее, если бы эту тему ос­ветил тот, кто живет и работает на Западе, а не бывает там наездами. Поэтому мы лишь коснемся некоторых принци­пиальных, видимых отличий.

Как и все отношения между людьми, бюрократические тоже имеют свою национальную окраску. К примеру, немцы весьма энергичны в принятии решений, могут принять их прямо за столом переговоров, а японцы обязательно попро­сят время на обдумывание, что означает согласование ими своих решений с Токио. Зато прямо противоположны под­ходы! на низших ступенях бюрократической лестницы: япон­ские рабочие работают быстро, непрерывно ищут что-то но­вое, а немецкие на вид крайне неторопливы, любую опера­цию выполняют тщательно и, на первый взгляд, бездумно.

В мемуарах немецкого морского диверсанта времен Второй мировой войны есть такой эпизод. Первыми нача­ли совершать морские диверсии англичане и итальянцы. Один из видов диверсий состоял в следующем. Из торпе­ды вынимался боевой заряд, и в этом месте оборудовалась кабина для диверсанта. К первой торпеде снизу прикреп­лялась вторая, боевая. Обе торпеды скрытно опускались в море, и диверсант, управляя первой торпедой, транспорти­ровал вторую ближе к вражескому кораблю, а затем произ­водил пуск боевой торпеды. Немцы, узнав идею, стали ее копировать. Однажды им повезло: англичанин, выполняя боевую задачу, задохнулся в кабине, обе торпеды были не­вредимыми выброшены на немецкий берег, и немцы полу­чили возможность осмотреть их.

Сначала немцев поразили тупость и леность английских рабочих: торпеды были изготовлены грубо, чуть ли не кое-как, даже сварочные швы не были зачищены. А на немецких торпедах все детали и поверхности сияли шлифовкой и по­лировкой. Но потом немцы поняли, что в условиях войны, когда дорог каждый рабочий час, заниматься шлифовкой и полировкой того, что заведомо должно разлететься на кус­ки при взрыве, — пустое дело.

В основе этой истории лежит бюрократическая зашоренность конструкторов и инженеров, которые запрограммиро­ваны на то, чтобы все делать тщательно, и они требуют это­го от рабочих, не думая о Деле. И то, что требовалось для Дела, порой упускалось. Скажем, у наших саперов мирного времени существует такая статистика.

Извлекая с полей прошедших боев неразорвавшиеся ар­тиллерийские снаряды, они на один советский находят три неразорвавшихся в бою немецких, хотя наша артиллерия вы­пустила по немцам больше снарядов, чем их артиллерия по нашим войскам. Тщательно выполненные немецкие снаря­ды имели взрыватели из малопрочных сплавов, и эти взры­ватели при соприкосновении с землей часто отламывались, не успевая подорвать сам снаряд. Имелся и дефект в кон­струкции.

Получая по ленд-лизу английские и американские тан­ки, наши танкисты немедленно отрывали и выбрасывали весь выполненный из пластика внутренний интерьер тан­ка: очень уж он хорошо горел.

Подобные бюрократические перекосы можно увидеть и сейчас. Например, молниеотвод на здании в Германии вы­полнен так, что от одного его вида получаешь удовольствие. Но... проводники, спускающийся с крыши и поднимающий­ся из земли, соединены муфтой с болтовым зажимом. В этом месте проводники будут ржаветь, следовательно, электриче­ское сопротивление будет расти, неуклонно снижая качество молниеотвода. А наши строители бросят провода, как попа­ло, криво-косо, но соединят их сваркой, и если не обращать внимания на неприглядный вид сооружения, можно считать, что свои функции молниеотвод будет выполнять исправно, не говоря уже о том, что он раза в три дешевле. Одни зацик­лены на тщательности, а другие на объемах работ.