Европейская гражданская война (1917-1945) - Эрнст О. Нольте

"Возложение ответственности за действия отдельных личностей на целый класс с подобной жесткостью – это новое уголовно-правовое явление, которое, пожалуй, могло бы послужить оправданием тому, что при изменении общественной стратификации ответственность за деяния политических фанатиков может быть возложена на рабочий класс, что в более умеренных формах уже неоднократно происходило".

И, тем не менее, даже Луи де Робьен, вынесший ранее на обсуждение идею создания общего фронта обороны всех европейских государств в противовес разрушению цивилизации, происходящему на Востоке, признался в том, что не может отрешиться от особой симпатии, которую он питает к Ленину и Троцкому, а бесчисленные рабочие и солдаты в Германии и Франции находили убедительными доводы большевиков, объявивших войну "многомиллионным классовым убийством"38, осуществляемым буржуазией над народными массами, а такие слова как "Победить в России, а затем во всем мире" наполняли их сердца надеждой. Если большевики стали правящей партией, то, главным образом, потому, что они располагали идеологией, способной, по их убеждению, усовершенствовать погрязший в крови государственной бойни мир: сплочение всех рабов против всех господ, единственно повинных в страданиях, выпавших на долю многих миллионов людей во всех странах. Прямо-таки классически описан новый моральный облик в журнале ЧК: "Наша гуманность абсолютна; она зиждется на идеалах уничтожения любого насилия и любого притеснения. Нам все дозволено, мы впервые в мире поднимаем меч ‹…› во имя всеобщей свободы и освобождения от рабст-

В этой связи уместно упомянуть некоторое высказывание, которое в силу своей чудовищности сейчас звучит невероятно, а именно тезисы, сформулированные 17 сентября 1918 года Григорием Зиновьевым на партийном собрании в Петрограде: "Из ста миллионов населения Советской России мы должны привлечь на свою сторону девяносто. С прочими нам не надо говорить, их надо уничтожить".4|

Так, в 1917 году в России, как позднее в 1933 году в Германии, речь шла о захвате и удержании власти одной партией, можно сказать, о партийной революции. Но в России все процессы отличались большей необузданностью и грандиозностью. Неизменно провозглашаемой целью большевиков был вечный мир в мире без государственных и классовых границ, поскольку якобы только при соблюдении этих условий вообще возможен прочный мир; официально декларированной целью национал-социалистов было освобождение Германии от оков Версальского договора, а во внутренней политике – гармония народного единства. Большевики захватили власть в момент поражения и угрозы распада государства; национал-социалисты пришли на смену предыдущему правительству почти легальными методами, и, несмотря на мировой экономический кризис, в Германии по многим аспектам разворачивалась современная и многообразная общественная жизнь. В России развернулась подлинно гражданская война; в Германии сопротивление противников правящей партии было полностью подавлено, а число жертв, уничтоженных режимом, среди лиц, не участвующих в политической борьбе, было значительно меньшим. Однако за рубежом к Гитлеру относятся с гораздо меньшей симпатией и пониманием, чем к Ленину, и остается предположить, что виной тому не только застарелый страх, испытываемый большинством европейцев перед Германией, но, не в последнюю очередь, антисемитизм, не имеющий непосредственно социальных корней и выделяющийся именно на фоне всемерного соответствия Германии нормальным жизненным установкам особенно неприятно и средневеково. И хотя простого параллельного сравнения недостаточно, главное отличие состоит в том, что в Германии в 1933 году Россия периода 1917 года была известна и воспринималась лишь как пугающая страница' истории, в то время как большевики в 1917 году воспринимали Германский рейх Вильгельма II и Люден-дорфа как помощника и противника в собственной стране.

Ситуация коренным образом изменилась, когда эта Германия в 1918 году попросила западных союзников о перемирии и должна была вывести свои войска из глубин российского пространства, захваченного ею вплоть до Ростова и Харькова. Теперь ситуация могла бы выглядеть так, что борьбу за мир и социализм возглавит более крупная, старшая и авторитетная сила, а именно масса промышленных рабочих Германии, консолидировавшаяся перед войной в рядах Социал-демократической партии Германии. Ленин был совершенно убежден, что большевики лишь на короткий период выдвинулись вперед и что лидерство скоро вновь завоюет немецкое рабочее движение, которое для него вплоть до начала войны было великим примером. В действительности большевики в России до Февральской революции вообще не могли выделиться, а позже их собственный образ действий хотя и был продиктован необходимостью, но кажется необычным. Что за феномен они собой представляли легче определить по партии, первой в Центральной Европе заявившей о своей приверженности марксизму, которому Гитлер противопоставил свой антимарксизм.

2. Возникновение Коммунистической партии Германии из мировой войны и русской революции

Марксизм не создал рабочего движения, он, в известном смысле, сам был продуктом английского чартизма. Но он означал его важнейшую модификацию даже в той части, где он просто перенял определенные посылки: он придал словам рабочий и рабочий класс вес, который позволил забыть об их тесной генетической связи с представлениями и образом мыслей ремесленников; он резко противопоставил рабочих капиталу и декларировал противоречие между трудом и капитаном как главный антагонизм эпохи; он предвидел, что рабочие составят "огромное большинство", которое в скором времени – во всех прогрессивных странах Западной и Центральной Европы одновременно – покончат с немногими еще остающимися "финансовыми магнатами" как таковыми и переведут их в категорию своих "оплачиваемых слуг". Тем самым он вошел составной частью в объективный исторический процесс, берущий свое начало от промышленного переворота и создающий из крестьян, ремесленников и всех категорий бедных новый класс, рабочих крупной промышленности, которая сначала преобразовала облик Англии, а во второй половине XIX столетия постепенно распространилась по другим странам Европы.' Когда к концу восьмидесятых годов XIX века стало очевидно, что в важнейших странах континентальной Европы марксизм взял верх над своими оппонентами – анархизмом Бакунина и синдикализмом Прудона, реформизмом французских поссибилистов, государственным социализмом Ласса-ля, теорией мятежа Бланки, – его с полным на то основанием следовало рассматривать как всемирно-исторический феномен, хотя он не участвовал в деятельности ни одного правительства: если бы была единая рабочая партия, она должна была в большей степени определять будущее, чем любая другая партия, потому что по всей Европе тенденция к всеобщему избирательному праву казалась непреодолимой после того как французы своеобычным образом последовали примеру американцев, а следом за ними – и Германский рейх под руководством Бисмарка. Как только всеобщее избирательное право стало общепризнанным фактом и начало соблюдаться на практике, во всех государствах Европы рабочие партии, по распространенному мнению, должны были добиться большинства или по меньшей мере участвовать в совместном решении вопросов.

Все рабочие партии, включая и немарксистские, как приверженцы мира противостояли агрессивным планам империализма, как то: захвату колоний или