Матрица. История русских воззрений на историю товарно-денежных отношений - Сергей Георгиевич Кара-Мурза

механически; связь нравственная, христианство, распространялось медленно и не успело еще захватить даже всех славянских племен Русской земли: так, вятичи не были христианами еще в начале XII в. Главной механической связью частей населения Русской земли была княжеская администрация с ее посадниками, данями и пошлинами. Во главе этой администрации стоял великий князь киевский» [300].

Становление Русского государства в XIV в. и формирование великорусского этноса ускорялось тем, что Московская Русь «вбирала» в себя и приспосабливала к своим нуждам структуры Золотой Орды. Это стало возможным и потому, что значительную часть татарской военной знати составляли христиане. Гумилев пишет: «Они (татары-христиане) бежали на Русь, в Москву, где и собралась военная элита Золотой Орды. Татары-золотоордынцы на московской службе составили костяк русского конного войска» [301].

А в 1930-х гг. Жданов в работе над учебником истории сказал: «Собирание Руси – важнейший исторический фактор». Тогда «Жданов перевернул и целый ряд других историографических положений, реабилитировав, в частности, некоторые аспекты истории церкви, например роль монастырей, поскольку они способствовали укреплению государства». Он объяснял, что важной причиной интеграции Украины и Грузии в Российскую империю (в период с 1654 по 1801 год) была религия, более близкая с российской, нежели с Польшей, Османской империей и Персией (см. [302, с. 65]).

Наконец, близкая для нас история – становление русского народа (великорусского этноса). Во всей системе факторов, которые определили ход этого процесса, православие сыграло ключевую роль. В тесной взаимосвязи наполнялись смыслом два важнейших для собирания народа понятия – русской земли и христианской веры. На этой основе строилась система знаний о России и русском народе, которая эффективно выполняла свои функции в течение шести веков и не утратила своей роли и сегодня. Кризисы этой системы сразу сказывались на состоянии народа и государства – мы знаем, как глубоко повлиял на ход истории России раскол Русской православной церкви в XVII веке.

Исключительно важно для народов, наций и государств знание об их пространстве («родной земле», территории). Народы складывались, коллективно думая (рефлектируя) о своем пространстве и пространстве значимых иных. Разным системам знания о пространстве соответствуют разные формы, в которых его представляет себе человек, рождаются разные ритмы пространства и разные связанные с ним ценности (вспомним, например, стихи Блока и его образы пространства России в момент, когда она оказалась перед историческим выбором).

Это знание формировалось в сфере религиозной картины мира. Европеец Средневековья включал в свою систему локальное пространство, от которого почти не удалялся на расстояние более 25 миль. Движение русских землепроходцев связывают с «островным богословием» православия, с поиском «Преображения», при котором земное странствие связано с теозисом (обожествлением мира). Так было с движением на Север – как говорят, идея Преображения была для русских «центральным символом-иконой исторического освоения просторов полуночных стран». Еще в большей степени этот мотив был важен в освоении Америки, которая находилась «за морями и океанами» и понималась как «остров Спасения» [303].

Другое измерение пространства связано с космогоническими представлениями. Это как бы взгляд на территорию «с неба». В этой системе знания земное (социальное) пространство отражает строение космоса. Устройство города красноречиво говорит о мировоззрении народа. Например, христианский город представлял микрокосм с центром, в котором находится храм, соединяющий его с небом. А. Леруа-Гуран помещает в своей книге план Москвы как города, отражающего облик всего мира.

Все эти эпизоды представляют упрощенные схемы, без деталей. Наблюдатели и ученые выделяют факты, условия и действия, чтобы осветить главный вывод. Разбирать драмы народа и государства, приближая их картины к реальности, – это другой жанр повествования или обвинения. Надо взять за основу объективный факт: за время от 1917 г. до 1922 г. подавляющее большинство населения России достаточно наблюдало и обдумывало реальные процессы. И в результате состоялось соглашение общества (и народа) с советской властью на основе образа будущего, коммунизма крестьян и рабочих, солидарности трудящихся и народов. Другие политические системы к концу Гражданской войны доверия не получили. В этих условиях большинство верующих (особенно тех, чье мировоззрение соединялось в картине мира с «народным православием») решили на время перетерпеть конфликт большевиков и Церкви.

Это был период, когда верующие и атеисты были заодно – они подсознанием чувствовали, что все ищут пути к Царству добра. Либерал М.М. Пришвин так выразил суть Октябрьской революции: «горилла поднялась за правду». Но что такое была эта «горилла»? 31 октября 1917 г. он выразил ее смысл почти в притче. При нем возник в трамвае спор о правде (о Керенском и Ленине) – почти до драки. И кто-то крикнул спорщикам: «Товарищи, мы православные!» И Пришвин признал, что советский строй («горилла») – это соединение невидимого града православных с видимым градом на земле товарищей: «В чистом виде появление гориллы происходит целиком из сложения товарищей и православных».

Религиозным чувством были проникнуты и революционные рабочие и крестьяне России, и революционная интеллигенция. Бердяев писал: «Социальная тема оставалась в России религиозной темой и при атеистическом сознании. “Русские мальчики”, атеисты, социалисты и анархисты – явление русского духа. Это очень хорошо понимал Достоевский» [233]. Эти «русские мальчики», о которых говорили Достоевский и Бердяев, были корнем, которым дал урожай после 1905 г. – масса крестьянской грамотной молодежи, консолидированное поколение, «красные сотни». Это поколение представило особое мировоззрение и особую антропологию. Для них большевики создали комсомол – необычную политическую организацию «для крестьянской молодежи».

Вспомним антицерковный радикализм деревенских комсомольцев 20-х годов (с которым, кстати, даже боролась партия), на деле он был всплеском именно религиозного чувства, просто этот факт замалчивали. Но Солоневич писал: «Комсомольского безбожия нельзя принимать ни слишком всерьез, ни слишком буквально. У русской молодежи нет, может быть, веры в Бога, но нет и неверия… Я бы сказал, что русский комсомолец, как он ни будет отбрыкиваться от такого определения, если и атеистичен, то атеистичен тоже по-православному. Если он и делает безобразия, то не во имя собственной шкуры, а во имя “мира на земли и благоволения в человецех”» [234, с. 455].

Для нас важно то, что после 1922–1923 гг. государство и общество стали быстро восстанавливать жизнеустройство, и религия как важный устой мировоззрения продолжила свою работу в новых условиях. Конфликта с Церковью мы не касаемся, это сложная проблема, тем более что в последние годы появились фальшивки и их разоблачения (см. интернет).

После 1950 г. соединилось много изменений (демобилизация общества и государства, смена поколений, индустриализация и смена образа жизни), и ядро антропологии, политэкономии и религии начинает размягчаться и распадаться. Так, иссякла сила принципа «национальное по форме, социалистическое по содержанию», разошлись пути картины мира – и стали вызревать кризисы в отношениях конфессий и в среде верующих. Конечно,