О положении вещей. Малая философия дизайна - Вилем Флюссер

должен удобно лежать в руке, а для того, чтобы приступить к использованию, владелец не должен обладать никакими специальными знаниями (такое отношение к потребителю справедливо назвать «милостивым»). И наконец, добр будь, дизайнер: нож должен функционировать настолько эффективно, чтобы без усилий проникать сквозь бумагу или иной материал. Как уже было отмечено, «доброта» эта – понятие сложное. Нож может оказаться чересчур хорош и вместе с бумагой порезать и палец владельца. Вероятно, стоит внести в совет, данный Гёте, еще одно уточнение: «Изящен будь, дизайнер, добр и ориентирован на потребителя – но не будь к нему слишком добр»?

Предположим, вместо ножа для бумаги мы бы выбрали в качестве примера ракету, использованную в ходе военных действий в Ираке. Нет никаких сомнений в том, что дизайн таких ракет исполнен чрезвычайно благородно: они выглядят элегантно и вполне могут рассматриваться как произведения искусства, отвечающие духу времени. Точно так же не стоит сомневаться, что дизайн ракет во всех аспектах ориентирован на пользователя: несмотря на то, что ракетная установка представляет собой весьма сложную систему, сконструирована она так, что ей без труда могут пользоваться даже полуграмотные подростки с верховьев реки Евфрат. Но можно сказать, что дизайнеры ракет слишком добры по отношению к пользователю, поскольку созданные ими объекты не только отлично справляются с задачей убивать людей (что и требовалось), но также и провоцируют при запуске взрыв соседних ракет, убивающих самого пользователя.

Вероятно, благородными, ориентированными на пользователя и чрезмерно добрыми дизайнерами иракских ракет были российские инженеры. Не исключено, что они читали Гёте, хотя в средней школе в России скорее изучают Шиллера. С точки зрения этих достойных людей совет Гёте сформулирован безупречно, а то, что при использовании ракет гибнет сам пользователь, является стимулом к тому, чтобы сделать продукт еще лучше и добрее – а именно создать такие ракеты, которые убивали бы убийц первых убитых убийц. Именно в этом и заключается прогресс: реакция пользователя на дизайн предмета заставляет человека всё больше стремиться к совершенству, а значит, становиться всё более правым и милостивым. Тем не менее, если взглянуть на подобную основывающуюся на диалектическом материализме оптимистичную динамику с иных позиций, могут возникнуть вопросы.

Не место и не время препятствовать прогрессу в дизайне, порождаемому ведением военных действий. В частности, упрекать создателей так называемого военно-промышленного комплекса в том, что именно в нем оказались сосредоточены всё изящество, удобство и добросовестность исполнения. Война в Ираке еще раз наглядно продемонстрировала, что было бы с дизайном, если бы в истории человечества не случалось вооруженных конфликтов. Если бы сто тысяч лет назад наши восточноафриканские предки не додумались до изобретения наконечников для стрел – изящных, добротных и ориентированных на пользователя (т. е. способствующих элегантному и удобному убийству противника), то мы бы, верно, до сих пор наступали бы друг на друга или на какое-нибудь животное, оскалив зубы и навострив взрощенные когти. Можно допустить, что война – не единственный импульс к достижению дизайнерского совершенства (вероятно, стоит обратить внимание и на половое влечение, что касается создания модной одежды). Но с позиций доброкачественного дизайна, в общем, нет особенной разницы, под каким девизом работать: «Занимайтесь любовью и войной» или просто «Занимайтесь любовью» – главное, чтобы он не звучал как «Занимайтесь любовью, а не войной».

В то же время существуют и противники войны. Им не нравится, что их убивают с помощью ракет (даже при том, что сами они затрудняются пояснить, какой способ убийства был бы для них предпочтительным). Такие люди согласны в интересах мирной жизни довольствоваться дизайном худшего качества. Их почти что радует, когда ракеты, ножи и наконечники для стрел становятся всё хуже, неизящнее и неудобнее. Это добрые люди, но понятие добротности здесь употребляется уже совершенно в ином смысле, нежели выше. Единственное, что могут такие люди осуществлять доброкачественно – просто существовать. В этом смысле они – антидизайнеры.

И всё же: если присмотреться к этим людям, бегущим по тротуарам, созданным абсолютно вопреки их воле, создается впечатление, что всё-таки что-то они производить способны: например, украшения. Но и это, увы, недолговечно, поскольку нельзя достаточно долго следовать принципу «Занимайтесь любовью» (для чего украшения и предназначены), ни разу не столкнувшись с необходимостью заниматься войной. Невозможно одновременно быть «добрым самим по себе и для себя» и «добрым в отношении иного». Приходится выбирать: становиться или святошей, или дизайнером.

Есть, возможно, один выход из данной ситуации: либо вести войну, а в промежутках наслаждаться жизнью в окружении доброкачественных, изящных, удобных в пользовании предметов, либо всегда жить в мире и влачить при этом весьма посредственное, некомфортное существование в окружении плохо функционирующих объектов. Иными словами: либо со злом, но с комфортом, либо с добром, но без всяких удобств. В качестве компромисса, вероятно, стоило бы предложить намеренно создавать объекты менее функциональными, чем это возможно: стрелы, которые то и дело промахивались бы мимо цели, ножи, которые тупились бы всё быстрее и быстрее, и ракеты, которые взрывались бы в воздухе, не успев достигнуть цели. Однако при этом пришлось бы мириться с существованием стульев, разваливающихся прямо под сидящим, и электрических лампочек, с которыми то и дело случалось бы короткое замыкание. Как известно, на подобном компромиссе между добром и злом зиждутся различные конференции по разоружению – к сожалению, в них крайне редко принимают участие сами дизайнеры. В таком случае совет Гёте следовало бы сформулировать так: «Прав будь, человек, милостив и более или менее добр» – а со временем, соответственно, более или менее прав и более или менее милостив. Но всё равно бы избавиться от добра окончательно при таком раскладе не вышло, и вот почему.

Между добротой в чистом виде (так называемой категориальной), ни на что, по сути, не годной, и добротностью в прикладном значении (так называемой функциональной) в принципе не может существовать компромисса, поскольку в конце концов всё, к чему применимо понятие функциональной добротности, в категориальном смысле оказывается злом. Тот, кто решил стать дизайнером, сделал выбор в пользу зла, а не добра. Он может как угодно стараться это скрыть (к примеру, отказаться от того, чтобы заниматься созданием ракет, и посвятить себя дизайну голубей мира), однако по роду занятий он остается приверженным функциональной добротности. Если же он будет стремиться обнаружить в своем занятии признаки категориальной доброты (к примеру, задаваться вопросом, на какие же цели будут годны создаваемые им голуби мира), то ему придется не просто создавать плохих голубей, а отказаться от их создания вовсе. Не может быть плохого дизайнера из добрых побуждений, поскольку даже намеренно плохой дизайн также