О положении вещей. Малая философия дизайна - Вилем Флюссер

взгляда. Оно способно привести даже к материализму, принимающему материю (ткань) за реальность. Однако ныне мы под давлением наук об информации начинаем возвращаться к исходному пониманию «материи» как преходящему наполнителю вневременных форм.

По причинам, разбор которых намного превзошел бы рамки настоящего изложения, независимо от философского понимания материи сформировалось противоречие между «материей» и «духом». При этом изначальной идеей послужило то, что твердые тела могут обратиться в жидкость, а жидкость – в газ, который, в свою очередь, улетучится из поля нашего зрения. Так, к примеру, дыхание (греч. «pneuma», лат. «spiritus») может рассматриваться как переход твердого человеческого тела в газообразное состояние – от тела к духу. Мы можем наблюдать его в морозную погоду.

В современной науке представление об изменении агрегатных состояний – от твердого через жидкое к газообразному и наоборот – привело к формированию иной картины мира, согласно которой, грубо говоря, происходят колебания в диапазоне от одной крайней черты до другой. На одном полюсе (в точке абсолютного нуля) абсолютно всё принимает твердую форму, на другом же (при скорости света) пребывает даже в более чем газообразном – энергетическом – состоянии. (В этом месте следует напомнить, что слова «газ» и «хаос» суть одно и то же.) Возникающее здесь противопоставление материи и энергии напоминает спиритизм: можно преобразовать материю в энергию (путем расщепления) или энергию в материю (путем слияния), что находит свое выражение в формуле Эйнштейна. В картине мира, основывающейся на современных научных данных, всё суть энергия, то есть во всём заключена возможность случайного, невероятного слияния и образования материи. С позиций данного мировоззрения «материя» – это носящие преходящий характер скопления (искажения), островки в пересекающихся полях энергетических возможностей. Именно в этом коренится вошедшее в моду злоупотребление словами «нематериальная культура». Под этим имеется в виду культура, в которой информация заносится в электромагнитное поле и им же и переносится. Плохо не только то, что неверно употребляется слово «нематериальный» (когда следовало бы употреблять «энергетический»), но и то, что неверно трактуется понятие «информирования».

Вернемся к исходному противопоставлению материи и формы, т. е. содержимого и содержащего. В его основе лежит следующая мысль: если я вижу нечто (к примеру, стол), то я вижу древесину в форме стола. При этом древесина хоть и является твердой (я могу об нее удариться), но я знаю, что это преходяще (она может сгореть и распасться на бесформенные частицы пепла). Но сама форма стола непреходяща, поскольку ее я могу представить себе везде и повсюду (она будет представать пред моим теоретическим взором). Исходя из этого форма стола реальна, а его содержимое – древесина – лишь иллюзорно. На этом примере видно, чем в действительности занят столяр: он берет за основу форму стола (его «идею») и навязывает ее аморфному куску древесины. К несчастью, при этом не только информируется (заключается в форму) сам древесный материал, но и деформируется (искажается) идея стола. Несчастье заключается в том, что изготовить идеальный стол невозможно.

Всё это кажется устаревшим, однако на самом деле обладает актуальностью, заслуживающей эпитета «острая». Тому есть простой и, хочется надеяться, ясный пример: окружающие нас тяжелые тела, как нам кажется, перемещаются туда-сюда, не подчиняясь никакой закономерности. Но в действительности они подчинены закону свободного падения. Движение, поддающееся нашему чувственному восприятию (присущая телам материальность), на самом деле лишь кажущееся, а выводимая теоретическим взглядом формула (формально относящаяся к телам) действительна. Для данной формулы, данной формы характерны вневременное и внепространственное бытование, они неизменны и вечны. Формула свободного падения – это математическое уравнение, а уравнения существуют вне времени и пространства. Нет смысла задаваться вопросом, будет ли один плюс один равняться двум в четыре часа пополудни в Семипалатинске. Но в то же время нет и никакого смысла называть подобную формулу «нематериальной». Она представляет собой то, как существует материя, а материя – это то, что наполняет форму. Иными словами, информация «свободное падение» обладает содержанием (телом) и формой (математической формулой). Примерно так это объяснялось бы в эпоху барокко.

Но при этом был и остается вопрос: как подобная идея пришла в голову Галилею? Обнаружил ли ее, скрытую за явлениями, теоретический взор Галилея (если придерживаться платонической версии), вывел ли он ее в целях ориентации среди тел – или же он так долго перебирал тела и идеи, пока это не привело его к идее свободного падения? Ответ на этот вопрос и вершит судьбу искусств и наук, хрупкого хрустального замка, возведенного из алгоритмов и теорий и называемого нами западной культурой. Чтобы четче обозначить проблему, чтобы обратить внимание на вопрос о формальном мышлении, стоит привести еще один пример, датируемый временами Галилея.

Речь идет об отношении между небом и землей. Если – как вполне может показаться – небо с расположенными на нем луной, солнцем, планетами, фиксированными звездами вращается вокруг Земли, то его траектория описывается сложными эпициклами, некоторые из которых предполагают обратное вращение. Если же в центре помещается Солнце, а Земля становится небесным телом в числе прочих, то траектории становятся относительно простыми и представляют собой эллипсы. В эпоху барокко мы бы сказали: в действительности в центре системы помещается Солнце, и эллипсы – это действительные формы; эпициклические же формы Птолемеев – это фигуры, фикции, изобретенные формы, создающие некую видимость (сохраняющие суть явления). Сегодня мы мыслим более формально, чем тогда, и мы бы сказали так: эллипсы – более удобные формы, чем эпициклы, и потому следует отдать предпочтение именно им. Но эллипсы не настолько удобны, насколько круги, а круги, к сожалению, здесь неприменимы. Вопрос, следовательно, заключается уже не в том, что существует в действительности, но в том, чем удобнее пользоваться, и при этом становится ясно, что нельзя просто взять и навязать явлению произвольную удобную форму (в частности, круг), но только наиболее удобные из числа немногих подходящих. Если коротко: формы – это не открытия и не изобретения, не платонические идеи и не фикции, а смастеренные под явления вместилища («модели»), а теоретическая наука не является ни «истинной», ни «фиктивной», а является «формальной» (то есть создающей модели).

Если форма является противоположностью материи, то не существует такого дизайна, который можно было бы назвать «материальным»: он всегда является информативным. И если форма представляет собой то, как существует материя, а материя – это то, что наполняет форму, то дизайн – это один из методов придавать форму материи, способствовать тому, чтобы она являлась именно такой и никакой иной. Дизайн, как и любая культурная форма выражения, показывает, что материя остается неявной, не является нам ни в каком ином виде, кроме как в некоем оформлении,