Философские основы зарубежных направлений в языкознании - Владимир Зиновьевич Панфилов

языка и речи, поместили его в начало книги без каких-либо оговорок или разъяснений, и именно из-за этого многое осталось неясным, в частности вопрос о примате принципа произвольности, а прочие положения «повисли в воздухе», как критически заметил К. Рогер[286]. Де Мауро, более того, считает, что решение издателей нарушило внутреннюю логическую стройность изложения идей Соссюра и текст «Вульгаты» (так Де Мауро именует канонический текст «Курса») представил мысль женевского теоретика разорванной на куски, которые были размещены по разным частям книги. Де Мауро полагает, что произвольность является тем принципом, который лежит в основе всей теории Соссюра, однако нам представляется, что в центр следует ставить идею ценности, так как она ранее не ставилась ни в лингвистике, ни в философии, а идея произвольности знака ведет свое начало от античного спора «fusei» и «thesei»[287]. Новым в науке было и введение второго принципа языкового знака. Этот принцип – линейность означающего – занимает в «Курсе…» меньше места, чем первый, но Соссюр придавал ему очень большое значение и отмечал, что на этот принцип обращали меньше внимания, имея, по-видимому, в виду то, что первым принципом занимались философы.

Одним из важных следствий принципа линейности является наличие в языке синтагматических отношений, которые показывают зависимость языка от речи. Речевые характеристики – развертывание звуковой цепи и законы расположения единиц – оказываются возведенными Соссюром в систему языка, но четкость противопоставления языка и речи оказывается смазанной. Линейность выявляется как черта, присущая не самому знаку, а сочетаемости знаков, последовательности их расположения, причем Соссюр рассматривал не только расположение слов, но и аффиксов. На лекциях он поднимал вопрос: почему порядок их следования строго определен, и отвечал, что причиной этого является линейность слова:

«Слово не может иметь начала и конца».

И далее:

«Линейность языка является первостепенной гарантией того, что порядок этот надо искать в слове; из этой линейности вытекает необходимость того, что слово имеет начало и конец, что оно состоит лишь из единиц, расположенных в последовательности»[288].

Вторым важным следствием этого принципа Соссюр считал возможность отграничения единиц, что в свою очередь непосредственно связано с методами анализа языка. Р. Годель отмечает, что отграничение единиц, по Соссюру, основывается на означаемом, а принцип анализа целиком связан с линейностью означающего[289].

Р. Энглер, разбирая второй принцип лингвистического знака, отметил, что линейность также является семиотическим свойством, поскольку синтагматические отношения в такой же мере сохраняются в памяти и психике, как и ассоциативные[290].

Несмотря на то, что Соссюр придавал этому принципу большое значение, он также весьма спорен, так как характеризует не знак сам по себе, а возможность следования знаков, т.е. их сочетаемость, которая не во всех случаях относится к языку, а представляет собой важнейшую характеристику речи.

Соссюр подчеркивал, что синтагматические отношения важны, так как с них начинается анализ языковых фактов. Следовательно, второй принцип лингвистического знака и синтагматические отношения служат связующим звеном при переходе от речи к языку и обратно[291].

Этим подводится база для решения философского вопроса о сущности предмета науки о языке.

Соссюр был лингвистом-философом, и он не случайно ввел противопоставление языка и речи, назвав его первым перекрестком на исследовательском пути ученого. Он подошел к философскому определению языка и речи как абстрактного и конкретного, но диалектика восхождения от абстрактного к конкретному осталась за пределами метафизического подхода, который характеризует его теорию. За пределами взглядов Соссюра осталась также возможность решить соотношение языка и речи на основе диалектики общего и частного.

Поставив проблему соотношения языка и речи в качестве основы для определения языка как системы чистых ценностей, Соссюр ввел лингвистический подход к ряду философских проблем, точнее очертил часть проблем философии языка. Подход Соссюра был прогрессивен в свое время, но философские корни его концепции были весьма нечеткими, из-за чего многие поставленные им проблемы оказались полны парадоксальных, а порой и противоречивых решений.

Такая противоречивость привела к тому, что, с одной стороны, ряд его положений прочно вошел в арсенал современной науки о языке и принимается языковедами, стоящими на позициях диалектического материализма, например, противопоставление языка и речи, синхронии и диахронии, правда, при учете их взаимосвязи, а некоторые положения вызывают широкую полемику, например, теория двустороннего характера языкового знака и его произвольность, вычленение объекта семиологии, допустимость операциональных определений и др. С другой стороны, нечеткость философской базы, корнями своими уходящей в идеализм, привела к тому, что к соссюровской концепции обращаются и экзистенциалист М. Мерло-Понти[292] – приверженец феноменологического метода, и этнолог и социолог К. Леви-Стросс, чья точка зрения на анализ социальных институтов расходится с позицией исторического материализма, и литературный критик Р. Барт, пытавшийся создать надыдеологическую литературную науку. Эти далеко не исчерпывающие примеры показывают, что воздействие идей Соссюра ощутимо далеко за пределами лингвистики, но эта тема требует особого разбора с позиций марксистской философии и выходит за рамки данной работы.

А.С. Мельничук.

ГЛОССЕМАТИКА

1

Как известно, копенгагенский структурализм не отличается ни единством концепции, ни многочисленностью представителей. Основное место в нем занимает учение Л. Ельмслева, разработанное им совместно с X. Ульдаллем в середине 30-х годов. Это учение, получившее название «глоссематика», на протяжении трех десятилетий излагалось в ряде работ Л. Ельмслева; в систематическом виде оно было представлено по-датски в небольшой монографии «К обоснованию теории языка»[293] через десять лет появившейся в английском переводе[294], а затем и в русском[295]. Несколько отличный вариант глоссематической теории – как общей теории науки в целом – содержится в работе X. Ульдалля «Основы глоссематики»[296]. Распространение некоторых теоретических принципов глоссематики на материал сравнительно-исторического и сопоставительно-типологического языкознания предпринято в рассчитанной на широкий круг читателей работе Л. Ельмслева «Язык», написанной в конце 1941 г., но впервые опубликованной в 1963 г.[297]

Глоссематика представляет собой крайнее проявление европейского лингвистического структурализма, стремившегося утвердить понимание языка как абстрактной, идеальной системы чистых отношений. К числу активных и относительно последовательных сторонников глоссематики принадлежит лишь несколько ученых, главным образом членов Копенгагенского лингвистического кружка (Х.-Х. Серенсен, Х.-Ст. Серенсен, К. Дидерихсен, К. Тогеби, Ф. Уитфилд). Некоторые другие копенгагенские структуралисты (Э. Фишер-Йоргенсен, X. Спанг-Хансен) признают не все положения глоссематики или же принимают их с серьезными оговорками (см. ниже). Частично приближались к глоссематике на этапе ее становления структуралистические взгляды рано умершего В. Брендаля.

Сравнительная немногочисленность последовательных сторонников глоссематики объясняется, в первую очередь, значительным своеобразием глоссематической теории, требовавшим от лингвистов