Разговоры с дьяволом - Лешек Колаковский

Иоанне пути очищения, просветления и единения открыл, благодатные движения в ней пристально высматривал, к внутреннему совершенству подталкивал и тем самым душу ее обновлял. Но когда увидели демоны, что всё это не шутки, то сами решили отцом овладеть, манию на него наслав, и быстро сделали это. Дух разврата, Исакарон, первым его обуял, и 19 января почувствовал отец, в постель свою ложась, жар огня того нечистого, что уже давно в теле его угас и который сатана вновь в нем раздувать начал, желая насильно священника в разврат срамной затащить. Так он свои искусы повторял, то, в ипостаси змия тело обвивая, чистоту и отдых нарушал, то, являясь в образе женщин дебелых, страшно искусительных, неимоверным пыткам вожделения подвергал, и постоянно под желудком сидел и оттуда с невиданной прытью во все прочие члены тела проникал. Денно и нощно преследовали святого отца те искушения жестокие, один ли он был, с аббатисою или с другими сестрами. Однако, поддерживаемый Пресвятой Богородицей, он непреклонно противостоял этим напастям, всё же муки терпел лютые. Сатана ум его смущал, мысли и речи лишал, а в конце концов прилюдно на землю повалил, первый раз в Страстную Пятницу, когда отец в конвульсиях жутких извивался и трясся на полу, во все стороны рвался и руки кусал, на виду у других отцов, которые быстро одержимость собрата своего распознали. Крики жуткие, конвульсии и прыжки в теле терпел, вспыльчивость неодолимая поразила его, и демон целиком соединился с душой отца, да так, что в одном теле двоедушие возникло, одна часть которого с Богом была соединена, а вторая, погруженная на дно скорби и нищеты, отвращением к Богу горела и Святое Причастие отвергала. С молниеносной быстротой демон перескакивал с тела матери Иоанны на тело отца, так что стоящие друг напротив друга истязаемы были поочередно муками, им посылаемыми. Что же касается Левиафана, тот лишил отца духовного самообладания, жуткие головные боли послал, есть не позволял — и все время обещал, что спокойствие ниспошлет, если только подкаты свои к аббатисе тот прекратит. С Пасхи до Троицы тянулись эти напасти публичные, ибо хотел демон штучками своими так сделать, чтобы церковное начальство убрало отца Сурина из города как одержимого. Не получилось сие однако: работа с матерью Иоанной продолжалась, и одержимая постепенно стала прислушиваться к его слову. Кроме Исакарона, который в пучину сладострастия ее толкал, демон Валаам цеплялся за ее природную склонность к веселью и смеху, и именно для борьбы с его искушениями надела она на себя пояс, что болезненно шипами своими тело ее ранил и от греховных утех ограждал. Новая уловка сатанинская состояла в том, что мать Иоанна обрела неописуемую красоту и при этом тысячами хул и слов мерзких осыпала отца-экзорциста, который смело эти нападки отбивал хлесткими пощечинами, отпускаемые дьяволу, в теле матери спрятанному; после чего уды и рамена ее, разнузданным бешенством охваченные, к скамье привязав, на грудь одержимой святое причастие возлагал и так к плачу и раскаянию с любовью ее побуждал. Она же попеременно то страшные хулы и скабрезности изрыгала, крича не своим голосом, то, сочтя себя навеки проклятой, в отчаяние впадала и рыданиями разражалась. Святой отец терпеливо открывал перед ней секреты праведной внутренней жизни, будил в ней ненависть и богобоязненное отвращение к себе самой и учил, как полюбить страдания и смирение. Раз принял демон — а был тем демоном Левиафан, главный враг Христа — образ отца Сурина и к матери Иоанне направился, а когда она раскусила хитрость по тем хулам, которыми тот кидался, он с яростью на землю ее поверг.

Чтобы обитель дьявола разрушить и пищи в собственной душе демонов лишить, мать Иоанна принялась, по совету Отца, разрушать свое естество, предаваясь всё большим и большим самоистязаниям, а была она, надо сказать, и так здоровья слабого. Однако же на досках жестких спала, власяницей тело свое прикрывала, холод терпя, к огню не подходила, трижды в день бичевала себя нещадно, от пищи воздерживалась и, страшный голод перенося, который дьяволы на нее насылали, пищу вкушала такую, которая в ней отвращение вызывала и здоровью вредила, вроде жёлчи воловьей и подобные непотребства. Но поскольку демон за каждую слабость человеческую цепляется и всё что ни на есть испорченного в природе человеческой выискивает, на чем он смог бы свое присутствие утвердить, попытался Левиафан врожденную ее гордость уязвить, ибо была она девушкой из приличной семьи и воспитания достойного. Вот так, по утонченному наущению адского отродья, мать Иоанна в речах своих стала употреблять изящные обороты, с высоко поднятой головой ходить и к прическе своей внимание проявлять. Дабы гордость ту греховную обуздать, приводил отец Жан-Жозеф нищих на экзорцизмы и лицо одержимой велел им топтать, а когда та пожалуется, хлестать ее по щекам, за что она также премного его благодарила. Велел ей встать на колени перед кухаркой и покорно просить, чтобы она ее розгами отхлестала, что та с удовольствием и сделала. Публично перед сестрами о грехах ее рассказал, ей же самой на колени встать велел и о провинностях своих монашкам всем доложить, а когда она детальный отчет обо всей своей жизни экзорцисту своему дала — а тянулось сие действо целый месяц, — он, с ее разрешения, всё и обнародовал.

Но не был бы демон демоном, если бы с поля битвы легко сошел, столкнувшись с нечеловеческими усилиями, которые отец Сурин по милости Божией прилагал. Как-то раз во время исповеди сказал Левиафан устами матери Иоанны, дерзко сказал, что, дескать, негоже так жестоко благородных девиц трактовать. На что святой отец карами сатане пригрозил и, на стенания его (из уст матери Иоанны вырывавшиеся) не обращая внимания, немедленно раздеться велел и собственными руками изо всех сил бичом себя отхлестать. И сделал это демон, и возопил благим матом, однако мать Иоанна ничуть бичевания не ощущала и едва ли помнила, что одежды с себя сняла. Видя благотворные результаты этой практики, стал отец то же самое наказание и к другим демонам применять, многократно упражнение сие к вящему удручению дьяволов повторяя, стенаний их не слушая и следя, чтобы они без жалости хлестали себя, а не скромничали. Так и Валаам делал, который к веселью одержимую призывал и об играх да питье всё рассказывал; и Исакарон, что пламя сладострастия возжигал и требовал плотских наслаждений; и Бегемот, что к хулам склонял и святое причастие бранью осыпать призвал; и Левиафан, что природную гордыню распалял.

Еще один порок надо было у