Искусство и космотехника - Юк Хуэй

и одно и другое. Поэтому отношение между искусством и техникой еще не определено. Исследование многообразия художественного опыта послужит лишь приглашением к коллективному осмыслению задач искусства и его возможностей, предлагая пройти обходным путем, чтобы продвинуться вперед.

* * *

Эта книга состоит из трех частей. Глава 1, «Мир и Земля», представляет собой прочтение «Истока художественного творения», работы Хайдеггера 1935–1936 годов, а также его более поздних размышлений о творчестве Сезанна и Клее, с помощью чего я пытаюсь поставить вопрос о роли искусства после конца философии. В главе 2, «Горы и Воды», я предлагаю изложение философии шань-шуй, близкой, но в то же время существенно отличающейся от трагического искусства и феноменологической рецепции модернистского искусства. В ней предлагается попытка продемонстрировать не-трагистский способ философствования, а именно логику сюань, через своеобразное прочтение Лао-цзы, Ван Би и Моу Цзунсаня. Глава 3, «Искусство и автоматизация», представляет собой попытку понять значение и место современных технологий автоматизации в истории мысли и в истории эстетического мышления, а также попытку осуществить вторую попытку осмысления шань-шуй, отчасти посредством басё, концепции Нисиды. Здесь я задаюсь вопросом о том, в какой степени наша озабоченность многообразием художественного опыта может способствовать перепостановке постава, т. е. переобразованию Gestell, являющегося сущностью современной техники.

Глава 1. Мир и земля

§ 7. Искусство после конца философии

В «Лекциях по эстетике» Гегель высказал известную мысль о том, что конец искусства является необходимой фазой в самопознании духа на пути к Абсолюту. История контингентна в своих видимых проявлениях (Schein), то есть она не определяется априорными правилами. Однако исторический прогресс, напротив, не случаен, потому что он мотивирован необходимостью, отождествляемой с автономией разума, который движется к объективной и конкретной всеобщности, к Абсолюту. В Древней Греции искусство служило репрезентации Абсолюта и высшей формы духа, но со временем эта роль отошла религии. Искусство могло быть использовано в качестве элемента религии – например, в рамках иконографического символизма, – но оно уже не репрезентировало должного знания об Абсолюте, потому что высшим способом стремления духа к Абсолюту и свободе стало благоговение (Andacht). Впрочем, далее Гегель утверждает, что высшей формой является уже не искусство, не религия Откровения, а философия. Философия как «истинная теодицея» есть наивысший способ постижения абсолютной идеи через живое Понятие (Begriff)[129]. Для Гегеля этот переход от древнегреческого искусства к христианской религии, а затем к философии после Просвещения представляет собой последовательность шагов к кульминации Geist, так и путь самопознания разума в его постижении истины:

Во всех этих отношениях искусство со стороны его высших возможностей остается для нас чем-то отошедшим в прошлое. Оно потеряло для нас характер подлинной истинности и жизненности, перестало отстаивать в мире действительности свою былую необходимость и не занимает в нем своего прежнего высокого положения, а, скорее, перенесено в мир наших представлений[130].

Гегель не имеет в виду, что искусства уже нет или что оно перестанет существовать. Это было бы абсурдно, учитывая, какие великие произведения создавались в его собственное время, не говоря уже о том, что у греков к тому времени уже была религия, а для христианства искусство по-прежнему имеет большое значение. Гегель имеет в виду, что место, которое искусство, особенно трагедия, занимало в духовной жизни Древней Греции, уже утрачено, однако оно остается свидетельством предшествующей стадии духа[131]. В диалектическом методе Гегеля, или в его триадической игре, искусство, религия и философия представлены как три различные стадии познания духом Абсолюта в истории. Эти три стадии составляют внешнюю сторону искусства (восприятие и образ), внутреннюю сторону религиозного опыта (чувство и представление), и снятие противоположностей философией, или логосом (чистой и свободной мыслью)[132].

Для древних греков искусство было одновременно и религией, и философией, но с приходом христианства искусства уже стало недостаточно, чтобы передать все движение и сложность духа. Развитие искусства от символической стадии к классической, а затем к романтической стадии выражается, как утверждает Гегель, в различных художественных формах: архитектуре (символической), скульптуре (классической), а также живописи, музыке и поэзии (романтической). История искусства, как видно, развивается совместно со степенью усиления форм абстрагирования, что обусловлено динамикой Идеи, ее диалектическим движением, а также процессом, в рамках которого само представление об отношении Идеи к духу постепенно устарело. Гегель признает, что искусство продолжает существовать, и им «можно пользоваться и для легкой игры, оно может служить источником забавы и развлечения, может украшать обстановку, в которой живет человек, делать более привлекательной внешнюю сторону жизни и выделять другие предметы, украшая их»[133]. Однако искусство никогда не вернет того высокого положения по отношению к духу, которое оно когда-то занимало; «мы все же не преклоним колен» перед любым произведением искусства:

…дух нашего современного мира, точнее говоря, дух нашей религии и нашей основанной на разуме культуры, поднялся, по-видимому, выше той ступени, на которой искусство представляет собой высшую форму осознания абсолютного.

Своеобразный характер художественного творчества и его созданий уже не дает больше полного удовлетворения нашей высшей потребности. Мы вышли из того периода, когда можно было обожествлять произведения искусства и поклоняться им, как богам. Впечатление, которое они теперь производят на нас, носит более рассудительный характер: чувства и мысли, вызываемые ими в нас, нуждаются еще в высшей проверке и подтверждении, получаемом из других источников. Мысль и рефлексия обогнали художественное творчество[134].

Однако если мы проследуем за Гегелем и посмотрим, что было после 1831 года, т. е. после его смерти в Берлине, то обнаружим, что философия, по-видимому, не оправдала его ожиданий. Скорее наоборот, вскоре от его соотечественников мы узнаем о конце философии. Он был провозглашен Мартином Хайдеггером в его эссе 1964 года «Конец философии и задача мышления», хотя эта идея присутствовала уже и на ранних этапах его творчества: после так называемого поворота (Kehre) в мышлении Хайдеггера в 1930-х годах.

В 1966 году в интервью журналу Der Spiegel Хайдеггера спросили, что следует за философией, и он произнес одно слово: кибернетика. Как кибернетика может быть концом философии? По иронии судьбы, сегодня большинство философских кафедр, кажется, находятся в безопасности, в то время как наука, известная как кибернетика, перестала существовать. На ее месте возникли кафедры информатики, информационных технологий, исследований искусственного интеллекта, а вскоре к ним добавятся кафедры цифровых технологий в гуманитарных науках. Подобно тому, как ницшевский безумец, распространяющий на базаре весть о смерти Бога, встречает насмешки, так и предсказания о смерти философии