Философские основы зарубежных направлений в языкознании - Владимир Зиновьевич Панфилов

содержащихся в системе любого языка в данное время. Одна из ответственных задач лингвистики состоит в том, чтобы показать специфические для каждого языка пути преодоления его семантических отличий от других языков и семантической ограниченности его системы в речи.

Попытки устранить разрыв между системой языка и речевым процессом предпринимаются и отдельными представителями неогумбольдтианского направления, но их авторы не доходят до концепции преодоления семантических расхождений между системами языков в речи.

Д. Хаймс указывает на неправомерность рассмотрения фактов языка в отвлечении от контекста их употребления и считает, что такое отвлечение может привести к весьма сомнительным выводам[88].

Л. Вайсгербер стремится преодолеть разрыв между системой языка и речью, обращаясь к учению В. Гумбольдта о языке как произведении и как деятельности[89]. Вслед за Гумбольдтом, Л. Вайсгербер обоснованно трактует язык как внутреннее единство двух названных сторон (двух противоположностей). На первый взгляд, намечается диалектический подход к исследуемому объекту, однако влияние общей метафизической методологии неогумбольдтианского направления не позволяет Л. Вайсгерберу полностью перейти на позиции диалектики. Рассматривая язык как взаимопроникновение (взаимослияние) произведения (продукта) и деятельности, Л. Вайсгербер видит лишь единство, взаимосоответствие этих двух сторон и не обнаруживает между ними противоречия, ведущего к борьбе, к взаимоотрицанию, к взаимонесовместимости. Борьба между языком как произведением и языком как деятельностью (современней было бы сказать: между системой языка и речью) обусловливает возникновение в речевой деятельности того, чего нет в системе языка, и снятие того, что имеет место в системе. Языковым системам, как было показано выше, свойственны семантические расхождения, определенные различия в изображении действительности; в речи эти расхождения снимаются и возникают условия для формирования единой, разносторонней, соответствующей уровню современной практики и современного научного знания картины мира.

6

Как уже отмечалось, представители неогумбольдтианства ставят в зависимость от структурных особенностей языка не только содержание мышления, но и логический строй мысли, полагая, что с разными типами языков связаны и разные типы логики. В книге, специально посвященной вопросам философии языка, Г. Хольц развивает идею существования различных типов языкового логоса. Автор ограничивает свою задачу рассмотрением трех таких типов – индоевропейского, китайского (эстетической ядерной логики) и логического типа, связанного с эргативным строем предложения[90].

Индоевропейский тип логики, по мнению Г. Хольца, подробно описан в логических трудах Аристотеля и всех, кто следовал ему. Сравнивая понятия, выражаемые в индоевропейских языках, с понятиями, воспроизводимыми средствами китайского языка, Г. Хольц приходит к выводу о более абстрактном, лишенном наглядности характере первых и наглядном характере вторых. Такое различие он объясняет следующим образом. В индоевропейских языках понятия формируются на базе чувственных образов с помощью звуков (звуковых комплексов), лишенных всякой наглядности, в то время как в китайском языке образование понятий осуществляется якобы посредством комбинаций графических знаков, которые связаны с определенными эстетическими (чувственными) образами и всякий раз вызывают их, когда понятия воспроизводятся заново. Например, понятие «имя» выражается сочетанием знаков рта и ночи (имя – это то, что выделяет предмет из неизвестности, так сказать, крик в ночи); понятие «честный», «порядочный» воссоздается за счет соединения знаков середины и сердца, личности, духа (порядочность – способность личности держаться правильной середины).

Для выражения понятия «сомнение» используются знаки сердца (личности) и разделительного союза «или» (сомнение – это состояние сердца, когда оно колеблется между несколькими возможностями)[91].

Нет никаких оснований считать, что в китайском языке понятия образуются на основе письменной речи, а не устной, ибо и для китайцев, как и для всех людей, устное общение является основным видом коммуникации, а следовательно, основной формой проявления мыслительной деятельности. Далее, если бы у китайцев, владеющих письменной речью, понятия возникали на базе письменных знаков, обладающих, по мнению Г. Хольца, определенной наглядностью, снижающей абстрактный характер понятий, то мышление грамотных китайцев было бы менее абстрактным, в большей степени связанным с чувственным отражением действительности, чем мышление неграмотных китайцев, выражающих свои понятия только с помощью звуковых знаков, с чем никак нельзя согласиться. Графические знаки китайского письма, как и письменные знаки любого языка, являются вторичным средством выражения понятий. Они могут вызывать в сознании некоторые добавочные представления, сопровождающие понятия в виде вторичной внутренней формы слов, которая по способу существования не отличается от внутренней формы звучащих слов, но отлична от нее с генетической стороны: вторичная внутренняя форма слова не участвует в формировании понятия, а лишь способствует повторному воспроизведению уже сформировавшегося понятия. Вторичная внутренняя форма слова, порожденная графическими знаками, как и внутренняя форма звучащего слова, может поблекнуть и совсем исчезнуть. Итак, использование китайского письма для выражения понятий не создает особого типа понятий, а обусловливает лишь особый способ семантического оформления понятий за счет дополнительных образных напластований.

Имея в виду единство предложения и выражаемой мысли, Г. Хольц считает, что китайское предложение обладает особым логическим строем в отличие от предложения индоевропейских языков. Основу логической структуры индоевропейского предложения составляет отношение между субъектом и предикатом – предикативное отношение, которое представляет собой особый вид зависимости между этими компонентами. Более детальный анализ вскрывает, кроме того, иные зависимости – объектные, атрибутивные отношения и др. В логической структуре китайского предложения, по утверждению Г. Хольца, никаких логических зависимостей нет: там нет структурного центра и подчиненных ему компонентов. Все компоненты равноправны и независимы, никаких изменений, попадая в структуру предложения, они не претерпевают, оставаясь, так сказать, чистыми ядрами, так как якобы отсутствуют грамматические средства для оформления изменений и выражения отношений между компонентами. Соотнесенность между членами логической структуры китайского предложения представляется лишь наглядно-образно (эстетически). Поэтому Г. Хольц считает возможным говорить об особой логике китайского мышления – эстетической ядерной логике. По мнению Г. Хольца, и особый логический строй индоевропейского предложения (предикативное отношение, объектные и проч. отношения), и специфический логический строй китайского предложения (независимость компонентов мысли, отсутствие логических отношений между ними) полностью зависят от грамматического строя соответствующих языков[92].

Приписывание особого логического строя китайскому предложению обусловлено тем, что Г. Хольц, метафизически-односторонне понимая единство языка и мышления, за этим единством не может увидеть определенной специфики, различия в строе мысли и языка и в других характеристиках этих явлений. Он явно смешивает особенности строя мысли, заключенной в предложении, и грамматической формы предложения. Неизменяемость слов, входящих в состав предложения, он переносит на компоненты мысли, отсутствие морфологических форм для выражения отношений между компонентами мысли для него равнозначно отсутствию самих отношений. Подобную ошибку в свое время допускал А. Шлейхер, выводивший из отсутствия флексий в китайском языке отсутствие отношений между компонентами мысли, выраженной китайским предложением[93].

В логической структуре китайского предложения компоненты точно