Об экономике как чёрной магии - Тиккун

основной целевой аудиторией. «Здесь представлено девять десятков тщательно отобранных ритейлеров, пользующихся наибольшим спросом у мужчин: спортивные товары и мужская одежда, музыка, книги, компьютеры и гаджеты». Для расширения клиентуры и привлечения покупателей со скромным доходом площадь по углам треугольника отдана под крупные сетевые магазины, популярные как в Англии, так и во всей Европе: Marks & Spencer, John Lewis и House of Fraser. Объединив под одной крышей три универмага и триста двадцать специализированных торговых точек, Bluewater устанавливает на своей территории кибернетизированное равновесие между противоречивыми тенденциями к концентрации и рассредоточению, которые наблюдались с самого зарождения капитализма.

Развлечения, культурные мероприятия и отдых – вот вторая точка притяжения Bluewater, которая представлена в последнем тройном ансамбле, венчающем этот механизм. По аналогии с торговыми галереями эти площадки снабжены названиями, обозначающими их функцию: Village[27], Water Circus[28] и Wintergarden[29]. Пассаж, обрамлённый с обеих сторон элитными бутиками, как в знаменитом лондонском Burlington Arcade, ведёт от Guild Hall к Village, где книжные лавки чередуются с магазинами деликатесов в классическом для middle-class симбиозе литературы и сытого желудка. Проектировщики Bluewater сообщают, что хотели воссоздать здесь деревенскую атмосферу «по контрасту с обстановкой торгового центра». Снаружи эта самая «Деревня» походит на провинциальное казино с треугольным фронтоном, остроконечной башенкой и выходом к розарию и пруду, где наш Блум, сперва основательно подкрепившись, может покататься на лодочке. В Water Circus, расположенном у другого водоёма, почётное место отведено массовому искусству: музыке в вездесущем Virgin Megastore, кино в гигантском кинокомплексе с дюжиной залов, театральным представлениям на сцене под открытым небом. И наконец, Wintergarden – атриум, стилизованный под оранжереи в садах Кью и удостоенный звания крупнейшей британской оранжереи из всех, что были построены в XX веке: ради такого дела из Флориды привезли аж целый тропический лес и щедро украсили его заводями и водопадами. Там-то и разместилась игровая комната, где родители могут оставить докучливых отпрысков, чтобы затем спокойно насладиться богатой культурной программой: «высокой кухней, развлечениями и шопингом – словом, прекрасно провести день».

Чуть было не забыл самое главное: в столь гостеприимном заведении, где уже сама треугольная планировка предполагает нацеленность на повсеместное скрытое наблюдение, всё всегда должно быть образцово-показательно, чётко и бесконфликтно. В брошюре, которую нам любезно предоставил задержавший нас вертухай, сухо сообщается: «В местном отделении полиции на постоянном дежурстве находятся шесть сотрудников. Система слежения оптимизирована, слепые зоны и непросматриваемые участки отсутствуют».

Поскольку мы-то приехали сюда лишь затем, чтобы осмотреть заведение и ощутить его Stimmung, то больше всего нас поразило обилие декоративных элементов – орнаментов, барельефов, статуй, превращающих территорию Bluewater в театр, где изо дня в день разыгрывается мирская комедия розничной торговли. Так, вскоре после инцидента с охранником мы шли вдоль западной галереи, Guild Hall (что значит «Зал гильдий»), и смотрели, как из стен по обе стороны пассажа вырастают фееричные барельефы из искусственного камня, на которых под соответствующими надписями изображены различные профессии и смешаны – в эдакой всеядной однородности постмодернистской вселенной – традиционные ремёсла и более современные специальности: пилоты гражданской авиации, третейские судьи, производители научного оборудования, специалисты по информационным технологиям и даже… работники очистных сооружений! Сто шесть «суровых» (как признаются сами проектировщики) барельефов в стиле арт-деко – которые явно дают понять, что здесь славят не праздничное веселье, а своеобразную протестантскую строгость, отражающую этос типичного посетителя торгового центра – «превозносят историю торговли» и создают музейный антураж для товаров, выставленных на витринах.

Пройдя до конца Guild Hall, мы оказались в зоне общепита, где пиццерия соседствует с элитными ресторанами. Как своего рода транспарант, над входом во все эти харчевни красуется огромная надпись на историческом языке Империи UBI PRANDIUM IBI PRETIUM (которую можно перевести как «обед – это святое»), очевидно призванная пробудить у клиентуры, некогда сидевшей на студенческих скамьях Кембриджа и Оксфорда, смутные воспоминания о классическом образовании. Чуть ниже расположен белокаменный скульптурный фриз с «суетой сует», где между традиционными альфой и омегой хаотично раскиданы символы современной жизни: череп, телефон, музыкальные инструменты, бельевая прищепка и ручки, разнообразные животные и насекомые, крыса, кролики и попугай, лейки, игральные кости, скалка, подкова, чашки, ножницы, подсвечники, столовые приборы, устрицы, формы для выпечки. Ироничный набор, где каждый найдёт что-то созвучное собственному блумству.

В общей сложности внутри можно увидеть около пяти десятков произведений искусства, например, скульптуры животных, занятные автоматические часы-головоломку, зодиакальную ротонду, в центре которой стоит некое подобие фонтана Карпо (правда здесь фигуры держат уже не земной шар, а небесную сферу), и, конечно же, всевозможные изречения и стихи (в том числе и несколько сонетов Шекспира), высеченные внушительными литерами на стенах.

Такая страсть к украшательству, сопряжённая для столь масштабного проекта со значительными издержками, даёт решительный отпор скупой функциональности тех торговых центров, которые уже лет пятьдесят строятся по всему миру. В 1908 году, когда Адольф Лоос заявил в «Орнаменте и преступлении», что «эволюция культуры характеризуется исчезновением орнамента с предметов обихода», это утверждение, вполне сообразное метафизике вездесущего в ту пору Прогресса, было авангардным лишь постольку, поскольку оно предвосхищало вынужденный про-дуктивистский рационализм, возникший в условиях разрухи после Первой мировой войны.

В итоге, начиная с пятидесятых годов, в моду прочно вошёл международный, сдержанный, эффективный, функциональный стиль, и вскоре он стал ассоциироваться с невыносимым однообразием, вызывающим тоску и депрессию. Впрочем, орнамент – то есть безделушка из области эстетики – далеко не всегда шёл вразрез с капиталистической рациональностью в её либеральной или же этатистской ипостасях. Наоборот, он даже стал символом её имперской консолидации. Торжество неоготики в Англии и в её колониях знаменует апогей викторианского господства, а роскошное московское метро демонстрирует всемогущество сталинской диктатуры. Чуть ближе к нашим дням, именно при Рейгане, в период восстановления американского главенства после кризиса, наступившего в результате войны во Вьетнаме, в крупных городах стали строиться атриумы — эти гигантские пространства на первых этажах высоток, самым ярким образцом которых стал небоскрёб Дональда Трампа в Нью-Йорке. В атриуме идея могущества передаётся через неиспользуемую площадь, огромную высоту потолков, превращающую помещение в эдакий светский собор, обилие благородных строительных материалов вроде мрамора или бронзы, наличие произведений искусства и фонтанов. Пьер Миссак, исследовавший эту новую архитектурную концепцию, справедливо заметил, что «для признания достоинств нецелесообразности вовсе не обязательно мысленно переноситься в архаичные или утопические миры. Подобная реабилитация появляется непосредственно в контексте капиталистического мира» (П. Миссак, «Пассаж Вальтера Беньямина»). Тут следовало бы добавить: как демонстрация его имперской гегемонии.

Теперь становится очевидно, что