Зависимость и ее человек: записки психиатра-нарколога - Марат Агинян

убедительных причин оставаться в медицине. У меня исчезло «для того, чтобы», а без «для того, чтобы» я не мог и не хотел продолжать быть врачом. При всем моем благоговении перед Жизнью, как таковой, при всем моем сочувствии к жизням, доверившимся мне, была еще одна жизнь – моя. «Как насчет моей жизни? – спрашивал я себя. – Что есть моя жизнь? О чем она?»

Некоторое время я продолжал по инерции делать то, что делал: принимал пациентов, ставил диагнозы, назначал лечение, наблюдал за динамикой выздоровления. Делал это уже как частнопрактикующий врач и психотерапевт – ушел из больницы, взял в аренду уютный кабинет и стал работать в свое удовольствие. Частная практика освобождает тебя от духа и запахов больницы. От понедельничных планерок. От белого халата. От постылой, никому не нужной писанины. Это шаг к свободе.

У меня появилось время. Время остановиться и посмотреть, что творится вокруг и внутри. Обдумать и понять свою жизнь.

Но меня не оставляла в покое идея, ясно и четко открывшаяся мне во время поездки в Израиль: зависимым помогают их собственное желание бросить, поддержка со стороны и четкий план действий. Всего три вещи. Людям удается бросить алкоголь, никотин и наркотики потому, что они сами этого захотели, их в этом поддержали и они что-то для этого делали. Эта идея жила во мне. Она была слишком сильной, сильнее меня самого. И она придавала мне сил. «Дело не в химической зависимости, – говорил я себе. – Дело не в медицинских диагнозах. Дело в людях». За эти годы я обрел настоящих друзей среди героиновых «торчков», которые когда-то умирали в подвалах. Среди растаманов, которые годами считали, что «трава, как всегда, права», но вдруг осознали, что теряют нечто гораздо более ценное. Среди алкоголиков, которых когда-то выпроваживали из ресторанов, увольняли с работы, выгоняли из дома, но они протрезвели и обрели опору внутри себя. Я понял, что пора избавиться от этих слов: «наркоман», «алкоголик». Не потому, что они стигматизируют. Стигма, безусловно, имеет место, и есть резон в том, чтобы отказаться от этих слов: в них ничего, кроме негативных коннотаций, уже не осталось. (Есть и противоположный способ дестигматизации: говорить «Я – наркоман» и «Я – алкоголик» спокойно, уверенно и без стыда – в субкультуре Анонимных Наркоманов и Анонимных Алкоголиков именно так и делают.) Но я захотел избавить свой идиолект от этих слов по другой причине: я перестал видеть в них смысл. В разговорной и письменной речи я иногда использую их до сих пор, но лишь тогда, когда этого требует семантический контекст. Бывают аддикции. Бывают люди с аддикцией. Люди с аддикцией – люди.

Я попал в амбивалентную ситуацию: на одной чаше весов было желание жить своей жизнью, на другой – желание довести дело до конца. Непростой выбор. Мне нужно было время на размышления, и я размышлял. Я задумывался о себе и своей жизни, когда заваривал чай, когда слушал музыку, когда читал книгу, когда играл с детьми. Куда я иду? О чем моя жизнь? Чего я больше всего хочу? Я приходил к разным ответам и не мог понять, какой из них верный. И однажды понял: если буду отбрасывать все, что не мое, все, что случайно приплелось к моей жизни, все, что меня не устраивает, как раз и останется то, что нужно: моя подлинная жизнь, мой путь.

4

Как часто мы об этом думаем?

Как часто мы останавливаемся, смотрим на свою жизнь и обнаруживаем, что в ней накопилось много лишнего? Мы годами обрастаем хламом ненужных привычек, вещей, отношений. Мы сегодня делаем что-то всего лишь потому, что делали это вчера, позавчера, позапозавчера. Делаем не потому, что хотим этого, а потому, что делали так всегда. Яков Кочетков – известный когнитивно-поведенческий терапевт – однажды сравнил людей с кораблями, плывущими в океане жизни. Мы тогда обсуждали дисфункциональные глубинные убеждения, и Яков сказал, что наши негативные убеждения относительно нас самих – это как пробоины в корабле. Каждый корабль побывал в морском бою и получил пробоины от пушечных ядер. Мы не затонули, но получили повреждения, и плыть стало тяжело, особенно в моменты, когда бушуют большие волны. Мне понравилось это сравнение. И я бы добавил, что дело не только в пробоинах. Океан, в котором мы плывем, не такой уж чистый. В нем плавают какие-то бочки, бревна, доски, сети – всякий мусор. И мусор прицепляется к кораблю. С годами нам все труднее держать курс, потому что мы по пути собрали слишком много мусора.

Нам стоит починить корабль, безусловно. Спуститься в трюм и заделать пробоины. Но и мусор нам тоже нужно отбросить.

Я начал с наиболее очевидного – с курения. Мне было 35, стаж моего курения составлял 15 лет. Из них удовольствие от сигарет я получал только в первые два года. Остальные 13 лет я был недоволен своим курением, фактом своей зависимости, кашлем, тахикардией, пепельным запахом – и ничего не мог с этим поделать. Нет, бывали периоды воздержания: однажды я не курил два с половиной года. Но в итоге каждый раз срывался. «Курение сигарет – мой поведенческий мусор», – сказал я себе.

На стадию размышления я выделил месяц. В течение этого времени во мне боролись две силы – здравомыслие и зависимость. Здравомыслие защищало интересы моей жизни, зависимость – интересы самой себя. Зависимость именно так и делает: ей наплевать на нас и нашу жизнь, она неустанно требует повторения одного и то же поведения, и мы просто обслуживаем свою зависимость, вот и все. К концу месяца враг сдался. Я бросил курить 1 апреля – вот такая первоапрельская нешутка. Бросить оказалось легко, не страдал после этого ни дня. К моменту написания этой главы я не курю более восьми лет. За эти годы я ни разу не мечтал вернуться к курению, не испытывал тяги, не страдал. Я не чувствую никакого лишения – это не лишение, а избавление. Я свободен.

Вторая привычка, попавшая под определение «мусор», – употребление алкоголя. С алкоголем получилось забавно. Когда я убрал из жизни курение и с удивлением обнаружил, что это мне далось легко, я забеспокоился: в какой ситуации я, скорее всего, сорвусь? Ответ был один: в состоянии алкогольного опьянения. Алкоголь ухудшает когнитивный контроль, об этом не стоило забывать. И я сказал себе: «Ладно, тогда брошу пить на полгода, или на год, или на три года». И тут случился внутренний торг, который удивил меня самим фактом своего возникновения. Одна моя сторона сказала:

– Стоп, стоп! Зачем так сурово? У тебя никотиновая аддикция, а не алкогольная. У тебя нет тяги к спиртному, ни разу не было похмелья, запоев, ты не утрачивал способность контролировать употребление алкоголя.

Повторю: меня этот внутренний диалог удивил одним только своим наличием. Я даже не стал с собой спорить, а просто заявил:

– Я не буду пить три года, и это будет очень легко. А если это окажется трудным делом, значит, тем более мне не следует пить.

Ответа не последовало. Мой внутренний «алкогольный лоббист» был загнан в цугцванг: любой его аргумент мог лишь ухудшить его положение. Но я был озадачен вот чем: даже если по клиническим меркам у меня нет аддикции, нечто внутри меня попыталось воспрепятствовать тому, чтобы убрать алкоголь. А для меня это означало только одно: я уберу алкоголь. И в первый же месяц, который показал, что без алкоголя моя жизнь не стала хуже, скучнее или грустнее, я решил, что готов не пить совсем (а если бы показал, что стала, я принял бы то же самое решение). Не три года, а вообще. Потому что я не видел в алкоголе никакого смысла. Да, в моем прошлом случались алкогольные излияния, особенно в студенческие годы. Мои старые друзья могут рассказать много жовиальных историй о наших нетрезвых похождениях (надеюсь, они не будут этого делать). Но в то же время я часто признавался себе, что мне не нравится опьянение как таковое и что я только «имитирую оргазм». Да, вокруг меня пили и будут пить знакомые, друзья, родственники. Это их жизнь. Человечество незаметно для себя легло в «аддиктивный дрейф»