Зависимость и ее человек: записки психиатра-нарколога - Марат Агинян

мужья, чтобы всегда быть вместе, в горе и радости, в бедности и богатстве, в болезни и здравии, пока смерть не разлучит нас». Так что я была с ним.

– Как ты ему помогала?

– Звала домой медсестру и дома проводила детокс втайне от всех, постоянно говорила ему: «Я с тобой, я в тебя верю, ты справишься, мы победим». Когда его ломало – а его ломало! – я обнимала его крепко-крепко, чтобы согреть.

– А он?

– Он выдерживал десять – пятнадцать дней, потом срывался. Это был самый ужасный год в моей жизни. Весь этот год бесконечной борьбы, надежды, разочарования, новой надежды, нового разочарования… Ничего не помогало. Мы с ним боролись, мы правда боролись, но у нас ничего не выходило.

– Как ты пережила этот год?

– Мне стыдно признаться, но я курила. Курила много. Что ж, я делала то же самое, за что злилась на мужа. Мои волосы, мои руки – я вся воняла табачным дымом. У меня не было сил на себя, на детей, на жизнь. Я старалась не встречаться с людьми. Скрывала ото всех то, что с нами происходит. Страх, стыд, отчаяние – вот что было со мной день за днем. Я постоянно боялась, что он не вернется домой. Этим страхом был наполнен каждый мой день: вернется ли он сегодня?

– Чего именно ты боялась?

– Что он умрет. Я боялась, что он умрет.

– Ты боялась за него. Ты продолжала его любить.

– Но и злилась тоже. Мы кричали друг на друга. Мы дрались. Но да, я продолжала его любить. И он меня тоже. Поэтому в тот день, когда я ему сказала про реабилитацию, он сказал: «Хорошо, я все сделаю». И уехал в реабилитационный центр. Он провел там два года.

– Ты страдала без него?

– Нет. Этого не было. Я говорила себе: «Он в правильном месте, с ним общаются правильные люди, он трезв, ему ничего не угрожает». Я была спокойна. Я знала, что все будет хорошо. Правильным человеком был Дима Волков. И остальные ребята тоже, всем им низкий поклон. У каждого из них своя тяжелая история, и меня воодушевлял их успех. Дима честно рассказал мне свою историю, и я просто потеряла способность говорить. Я думала: «Этот человек спасет моего мужа».

– Дима потрясающий, да. Сейчас он трезв десятый, наверное, год.

– Да. Он часто говорил со мной по телефону. Меня поражала его честность, его собственная очень непростая история. Это сильный и сострадательный человек, и Арман с ним подружился сразу же.

– Каким он вернулся из реабилитации?

– Чистым. – Ирина задумывается и повторяет: – Чистым. Я никогда не видела настолько чистого, честного, порядочного, надежного человека. Но такой человек есть: это мой муж. Он вернулся ко мне, к нашим детям, открыл магазин, стал работать. Мы отлично живем, дети растут в нашей любви, обожают своего отца, а он их. Я – самая счастливая жена на свете, вот что я скажу. Самый счастливый человек.

– Чего ты боишься?

Ирина задумывается.

– Он чист уже шесть лет. Я знаю, что срывы случаются, и мне страшно даже подумать об этом. Но я почти верю, что срыв – это не про него. Мне хочется верить в это. Я молюсь за него, за себя, за нашу семью. Я знаю, что миллионы людей находятся в таком положении, в котором находился он, и в таком, в каком находилась я. И я им сочувствую. Напиши в своей книге. Напиши, что я им очень, очень сочувствую.

– Что вам в итоге помогло?

– Я понял, – говорит Арман, – что обязан позаботиться о себе, если хочу позаботиться о своих близких. Одного без другого не бывает.

– Бог, – говорит Ирина. – Я знаю, что ты неверующий. Но я молилась, и Бог нам помог. Я любила. Я боролась за свою семью.

– Чего бы ты пожелала тем, кто сейчас на твоем месте?

– Если ваш зависимый близкий делает хоть что-то, чтобы выкарабкаться, помогите ему. Это может длиться долго, вам может быть очень тяжело. Но не сдавайтесь.

7

Надпись γνῶθι σεαυτόν – «познай самого себя» – была сделана в одном из центров греческой жизни, впоследствии ставшем центром человеческого сообщества. Что же следует познать в себе самом, когда мы предельно обеспокоены жизнью нашего ближнего и его зависимостью? Что мы должны познать, прежде чем предложить помощь?

«Ужасный брак человека с самим собой» – так определял зависимость Шарль Бодлер. Если нас самих обошла участь «ужасного брака», если мы не страдали и не страдаем никотиновой, алкогольной или какой-то другой зависимостью, нам может показаться глупостью и абсурдом та настойчивость, с которой люди удерживают себя внутри своей зависимости, та остервенелость, с которой они защищают свою зависимость от нас, и та обескураживающая регулярность, с которой они после каждой попытки воздержания возвращаются в аддиктивное лоно. Моя собственная никотиновая аддикция, этот долгий и нелепый опыт применения дымовой завесы для защиты непонятно чего непонятно от кого, помогает мне с пониманием и сочувствием относиться к тем, кто употребляет психоактивные вещества. В моей аддикции не было логики, мой внутренний мир был угнан и перекрашен в другой цвет, я обслуживал неведомые процессы в своей голове, не совсем понимая, хочу ли это прекратить, и не веря, что смогу. На первичном приеме пациенты часто спрашивают, употреблял ли нарколог то или иное вещество, и склонны доверять доктору, если у него был опыт употребления и тем более если была зависимость и он ее преодолел. Но даже без собственного опыта аддикции каждый мог бы назвать несколько случаев, когда мы не то или не тех любили: не на то тратили время, силы, мысли, чувства, не тем увлекались, не то ценили. Не те решения могут превратить жизнь во что-то плохое, тяжелое, бессмысленное. Боюсь, такое встречается сплошь и рядом. Живут люди свои статистические 70–80 лет и умирают, сожалея не о том, что жизнь завершилась, а о том, что она была не так прожита.

Мне понятна потребность Лоис Уилсон нащупать собственный путь исцеления. Опыт Билла и других алкоголиков навел ее на мысль, что она сама, возможно, как-то не так проживает свою жизнь. Когда один из алкоголиков возмутился, что жены собираются и сплетничают, Билл ему ответил: «Они пытаются выбраться из-под обломков, оставленных нами. Они пытаются выздороветь. Как и мы с вами». Я бы к этому добавил, что необязательно быть созависимым, чтобы иметь потребность что-то делать с собой и своей жизнью. Необязательно оглядываться в поисках того, кто оставил эти «обломки». Собственно, это могут быть и не обломки, а стройматериалы, которые валяются тут и там, и, глядя на них, ты вдруг вспоминаешь: «А ведь я собирался построить хорошую жизнь!» Достаточно быть человеком, который сознает себя, жизнь, ее конечность. Наши зависимые ближние, их зависимость, их год за годом разрушающаяся жизнь – лучшее напоминание, что есть еще и мы сами, живые, способные любить и испытывать боль, нуждающиеся в любви, мечтающие о такой жизни, которая стоит того, чтобы быть прожитой.

Познай самого себя…

Археолог и филолог Вильгельм Генрих Рошер утверждает, что смысл знаменитого дельфийского изречения такой: готовясь задать вопросы оракулу, разберись сам с собой – что тебе надо знать, о чем спросить – и, дабы не задавать слишком много вопросов, сосредоточься на главном, на том, что для тебя важнее всего. С этого уточнения в 1982 году начал цикл лекций Мишель Фуко в Коллеж де Франс на кафедре истории систем мысли. Позже эти лекции были опубликованы под заглавием «Герменевтика субъекта». Фуко исследовал историю заботы о себе. То, каково это – заботиться о себе. Не о своих близких, не о своем доме, не о своем теле, а о себе. Философ обнаружил, что в Древней Греции, в колыбели западной цивилизации, в основе основ лежал не гносеологический императив «познай себя», а терапевтический императив «позаботься о себе»: «Когда это дельфийское предписание (γνῶθι σεαυτόν) появляется в текстах – и это очень показательно, – оно хотя и не всегда, но часто сопровождается другим предписанием: "позаботься о себе самом"