Моя жизнь с СДВГ: как помочь детям, как справиться взрослым - Леонид Семенович Чутко

учительница – она-то думала, что я потерялся, – а моя мать мерила ей давление. Учительницу откачали, мне в очередной раз дали ремня, но я, честно говоря, не очень понял, за что: я же так хорошо провел время.

Были и другие истории. Однажды мы с родственниками поехали отдыхать куда-то на реку. У кого-то из компании разболелся зуб, и все решили возвращаться в Москву. Я же в Москву ехать не хотел – я только начал отдыхать – и стал ото всех бегать, и никто не мог меня поймать. А бегал я, как вы помните, довольно быстро. Но этого мне показалось мало, и, чтобы меня уж точно никто не достал, я отвязал лодку и выплыл на середину реки.

В другой раз родня собралась у моей бабушки в Литве (у меня было много родственников, разбросанных по разным республикам СССР). Уж не помню, что я там вытворял – наверное, все ломал, рушил и убегал, – но ровно через сутки разъехались все, кроме, собственно, бабушки, которой деваться было некуда – ну и потом, она все-таки более или менее ко мне привыкла. Все остальные от меня быстро устали и вернулись по домам.

Моя неадекватность достигала такого уровня, что, например, когда мой двоюродный старший брат женился, меня не пригласили на свадьбу, чтобы я не испортил людям праздник. Мне тогда было лет 11, и родственники просто боялись моей непредсказуемости и импульсивного поведения. Брат с женой испугались, что я буду бегать по столу, орать, ронять посуду, стулья и гостей. Я тогда страшно обиделся, и маме пришлось долго меня успокаивать.

В общем, выносить меня было тяжело. Представьте себе молодую активную собаку в возрасте полугода, с которой вы даже нормально погулять не можете, потому что она все время куда-то рвется. Если ее отвязать и отпустить, она тут же убежит, вспотеете все время ее догонять. Вот примерно так я себя и вел.

Кстати, как потом оказалось, людям с диагнозом СДВГ надо сбрасывать избыток энергии, чтобы успокаиваться. Я так и делал, пусть даже неосознанно: все время куда-то мчался, любил гулять, бегать, кататься на велосипеде, на коньках и лыжах. Кстати, на коньках катался даже уже ближе к 60 годам. Только устав, я мог хоть какое-то время посидеть спокойно и никуда не бежать.

Была и другая проблема: я никогда и ничего не доводил до конца. Например, у меня около кровати валялось 20 книг, открытых на разных страницах, и ни одну из них я не дочитывал. Начинал, читал, бросал, брал новую. И так – до бесконечности.

Еще однажды, когда мне было лет десять, я сказал родителям, что хочу сделать картинг. Это было в начале 1970-х, и все тогда ими повально увлекались. Родители пожали плечами: чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не курило, – делай. Я придумал, как возьму раскладушку и навешаю на нее двигатель и колеса. И что же? Дело не дошло даже до того, чтобы освободить «ребра» раскладушки от пружин. То есть как все в голове началось, так там и закончилось. Реализовать любую свою идею мне было сложно. Эта проблема сохранялась и во взрослой жизни – до тех пор, пока я не узнал о своем диагнозе и не начал лечиться.

По статистике, подростки с СДВГ в 4 раза чаще попадают под арест, чем их сверстники без диагноза. В США среди несовершеннолетних под арестом примерно 25 % имеют диагноз СДВГ, в Германии – около 45 % (32). Такие подростки чаще курят, раньше пробуют алкоголь и входят в группу риска по развитию наркотической зависимости.

■ МИХАИЛ ЛАБКОВСКИЙ:

С курением – это в точку. Я уже не раз рассказывал, что первую свою сигарету выкурил в семь лет – ну как выкурил, попробовал. Дело было в пионерском лагере, и сигаретой со мной поделился старший брат, которому тогда исполнилось двенадцать. Сначала мне, конечно, не понравилось, но постепенно я втянулся и к двенадцати годам курил почти постоянно.

Однажды ночью меня за этим занятием застал отец. Дал мне подзатыльник, а потом довольно миролюбиво объяснил, что скоро придет тот день, когда я просто не смогу не курить (отец знал, о чем говорил: сам он курил с 17 лет). Я ему, конечно, не поверил: мне казалось, что я могу бросить в любой момент, а курю только потому, что это занятие мне нравится. О том, чем это закончилось, вы узнаете в одной из следующих глав.

Но вот других форм асоциального поведения я не демонстрировал и хулиганом не был. Конечно, мне, как любому ребенку с СДВГ, было сложно вписываться в социальные нормы: спать днем в детском саду, как другие сверстники, или высиживать за партой положенные 45 минут, или даже сидеть за общим столом во время долгого семейного обеда. На уроке я мог спокойно просидеть от силы 10–15 минут, а дальше было два варианта: я либо просто засыпал прямо за партой, либо вскакивал и носился по классу.

И то и другое объяснимо. Во-первых, статическое напряжение выливается для ребенка с СДВГ в непреодолимую усталость, и из-за этого его довольно быстро начинает клонить в сон. Во-вторых, когда ты устал и у тебя все затекло, побегать и размяться – вообще-то вполне естественная потребность.

Так что я в лучшем случае спал или мешал учителю вести урок, пытаясь общаться с одноклассниками и предлагая им, например, сыграть в «морской бой», а в худшем – бегал по классу, а когда выгоняли, то и по школе. Не скажу, чтобы я прямо хулиганил, скорее мои неусидчивость и импульсивность проявлялись таким вот образом.

И то, что меня посреди ночи приводили домой милиционеры, когда мне было всего десять, тоже было скорее не про хулиганство, а про то, что я вообще не соображал, сколько сейчас времени, что я вообще-то не дома, что мне надо спать, ведь завтра с утра в школу. В этом смысле это, конечно, было абсолютно антисоциальное поведение.

При этом не могу сказать, чтобы я делал что-то назло – например, нарочно пытался срывать уроки и отвлекать одноклассников. Это была скорее психофизиологическая реакция: когда меня просили помолчать и посидеть тихо, я так и делал, но хватало меня минуты на две, и чем дольше я сдерживался, тем сильнее меня разрывало изнутри.

Подростки с СДВГ часто раньше сверстников начинают половую жизнь, и зачастую у них больше половых партнеров.