Моя жизнь с СДВГ: как помочь детям, как справиться взрослым - Леонид Семенович Чутко

или написать контрольную. Так же я потом и в институты поступал и учился там – «мелкими перебежками». То есть законспектировать лекцию, а потом ее перечитать я не мог – мог только запомнить основные мысли и быстренько сдать зачет или экзамен. Или прочитать материал накануне ночью, утром сдать – и через пять минут от знаний не оставалось и следа. То есть я был бегуном на очень короткие дистанции. Такие дистанции мне хорошо давались.

Как я уже говорил, большинство учителей не понимали, что со мной происходит, и никак не хотели «входить в положение», но бывали и счастливые исключения. Так, в девятом классе в нашей школе появилась новая завуч – Фрума Марковна Лившиц. Она была фронтовиком, полковником разведки, вся в орденах и медалях (был у нее в числе прочего и орден Славы). Не будучи врачом, она почувствовала, что тут что-то не так – я не обычный «разгильдяй» – и, в отличие от других учителей, не стала меня ругать. Вместо этого она вызвала меня к себе и сказала: «Миша, давай договоримся так. Каждое учебное полугодие ты ходишь в школу хотя бы один месяц. На остальные твои прогулы я буду закрывать глаза, но этот месяц ты должен отходить. Договорились?»

И мы, конечно, договорились. На протяжении девятого и десятого классов я исправно ходил в школу два месяца в год, в остальное время то являлся, то нет, но благодаря распоряжению завуча мне позволяли существовать на таких вот особых условиях. Кстати, прогуливая школу, я часто ходил на лекции на филфак МГУ – понимал там, правда, далеко не все, но было интересно.

В общем, я был ей благодарен, потому что она меня не третировала, в отличие от той же директрисы, которая постоянно пыталась исключить меня из школы, а отнеслась ко мне и моим особенностям с пониманием, пусть даже и не знала, в чем причина такого моего поведения. Потом, когда я уже окончил школу и выучился на психолога, мы с ней дружили и долгие годы поддерживали отношения.

«Любите ли вы Сартра?»

Почему я с моей любовью к чтению и в целом с хорошими задатками так плохо учился? Как мы уже говорили, человек с диагнозом СДВГ не может делать то, на что требуются волевые усилия. Потому что воля при этом заболевании не развита совершенно. Помните мою историю про Гришу? Она как раз об этом. И я сам в детстве был таким.

Постоянно возникало полное непонимание со стороны врачей, учителей и родителей: на твоих глазах ребенок пять часов подряд читает какую-то очень сложную книгу, но не может осилить условие задачи по химии или физике. С другими моими одноклассниками-двоечниками все было понятно: они и дома не читали тоже. А у меня по школьным предметам было по нулям, но при этом я «выпендривался» и рассуждал о какой-нибудь испанской литературе.

И это не пустые слова. Я в свои лет 13–15 читал то, что многие и в сорок не читают: например, французских экзистенциалистов, какого-нибудь Сартра. А пример из учебника прочесть не мог. И окружающие никак не могли понять этот феномен. Типа, как это так, задачу для пятого класса он не понимает, а Сартра и Камю – пожалуйста? Не иначе как «распустился», «оборзел», да еще и умничает. Потому что – ну не может такого быть!

Друзья мои, конечно, может. Причина в том, что, если художественная литература интересна, чтение не требует волевых усилий. А мне она как раз была интересна: моя тетя преподавала зарубежную литературу в университете, мама любила читать, так что и у меня проблем с этим не было.

А вот, например, усвоить таблицу Менделеева или разобраться в органической или неорганической химии я не мог. Кстати, не уверен, что и сейчас смогу.

Но, несмотря на все сказанное, интеллектуалом я не был. У детей маминых подруг – тех, кто были настоящими интеллектуалами, – была совершенно другая жизнь. В отличие от меня, они не гуляли, не курили, не пили, не связывались с сомнительными компаниями и шпаной. Они ходили в кружки – исторический какой-нибудь или литературный, – писали работы по разным отраслям своих знаний и очень хорошо учились.

Я же гулял как не в себя. Одним из мои излюбленных мест для «прогулок» была свалка металлолома, где можно было найти и старые автомобили, и отслужившие свое вагоны. На уроке труда в школе я научился работать на токарном станке и на этой стройке искал болванки, чтобы потом выточить маме на станке рюмку из дюраля[7] – в подарок на 8 Марта. Дело было классе в шестом или седьмом, и эта рюмка потом долгие годы прожила у нас на кухне.

У подростков

В 50–80 % случаев (31) дети с СДВГ продолжают испытывать трудности в подростковом возрасте.

Ученые называют период полового созревания (13–14 лет) вторым «всплеском» СДВГ. Гиперактивность с возрастом снижается, зато растет внутреннее беспокойство. Эмоциональное развитие подростков с СДВГ часто задерживается. По сравнению со сверстниками без этого диагноза им сложнее контролировать свои действия и брать на себя ответственность за собственные поступки. Кроме того, низкая самооценка, вспыльчивость и агрессивное поведение приводят к проблемам в школе: подросткам сложно завести друзей, они часто становятся аутсайдерами среди одноклассников. И когда «трудный» подросток попадает к врачу с такими проблемами, как тревога, агрессивность, злоупотребление алкоголем и так далее, не каждый специалист может за всем этим разглядеть основной диагноз – СДВГ.

■ МИХАИЛ ЛАБКОВСКИЙ:

Не случившийся картинг, разбежавшиеся родственники и другие проявления СДВГ

Судя по всему, благодаря своей общительности я оказался счастливым исключением – аутсайдером я никогда не был, наоборот, всегда считался очень компанейским, и в детстве, и в подростковом возрасте. Приведу пример: мой троюродный брат учился в соседней школе, и однажды, когда я был в первом классе, нас случайно привели на спектакль в один и тот же детский театр. Когда спектакль закончился, я увидел брата и пошел с ним, напрочь забыв, что учусь в другой школе и что меня вообще-то все ждут, чтобы вместе вернуться обратно. Мне даже в голову не пришло, что меня могут недосчитаться. Я просто отправился к брату домой и тусовался у него до вечера.

Когда часов в десять или одиннадцать я наконец вернулся к себе домой, там на диване лежала моя едва живая от волнения