Поэтический язык Марины Цветаевой - Людмила Владимировна Зубова

собственно фольклорным текстам, которые сопровождали Масленицу: выделим некоторые ключевые мотивы обряда и сопоставим эти тексты и эти мотивы со стихотворением Цветаевой.

Первый важный момент: Масленица, неделя безудержного гротескного пира, предшествовала Великому посту. Вот некоторые фрагменты обрядовых песен[116]:

Ой, да масленица, погостюй недельку,

Широкая, погостюй другую!

Масленица: «Я поста боюся!»

Широкая: «Я поста боюся!»

‹…›

Масленица-блиноеда,

Масленица-жироеда,

Масленица-обируха,

Масленица-обмануха!

Обманула, провела,

До поста довела

‹…›

Масленица,

Обманщица!

Обманула, провела,

Нагуляться не дала.

‹…›

Весело гуляла,

Песни играла,

Протянула до поста –

Гори, сатана!

В 1920–1921 гг. жизнь Цветаевой в Москве была полна трагических событий, это было время болезни и потери близких. Но это и время ее напряженной жизни, новых знакомств, увлечений, время, которое сама Цветаева определяла как «пир во время чумы». Это обостренное ощущение бытия в момент кризиса, экзистенциальное напряжение. С отъездом всё должно было измениться. И это не могло не восприниматься как избавление от наваждения, как «гори, сатана».

Второй важный момент масленичного обряда: Масленица – праздник начала новой жизни, праздник новообвенчанных. Центральная роль в ритуале принадлежит именно молодоженам: они должны были целоваться, их валяли в снегу, они катались с горок. Это связано с магией, вызывающей плодородие земли: кто дальше проедет, у того лен будет длиннее. Тех, кто не успел пожениться к Масленице, бранили, наказывали:

Маслена! Маслена!

Где ж это видно?

Ох, да и что ж тебе, маслена,

Да не стыдно?

Да не стыдно?

Ох, и мясоед прошел –

А я не женился.

Не женился,

Родимый мой батюшка разорился.

‹…›

Масленая, белый сыр,

А кто не женился – сукин сын!

Масленая, белая мочка,

А кто замуж не ишел – сукина дочка!

Цветаева ехала к мужу, и тем самым она не только принимала важнейшее для себя решение, но и исполняла обряд как природное предназначение.

Но этот биографический сюжет, осмысленный в категориях обрядовой магии, включается в сюжет более развернутый: революция и Гражданская война как кровавый пир. Сближение войны с пиром относится к древнейшим метафорам, представленным во многих фольклорных и литературных текстах. Эротический компонент магии, направленной на плодородие, дан у Цветаевой в картинах блуда Масленицы, а она персонифицирована и в фольклоре – это кукла, чучело:

В тысячу девятьсот-от

Семнадцатом – счетом

Забралась, растрепа,

К мужику в окопы.

‹…›

Тисканая!

Глаженая!

Румяная!

Ряженая!

Ротастая –

Твоя купель.

Одна сестра –

На всю артель!

Растерзана,

На круг – рвана!

Кто первый взял –

Тому верна:

На века на вечные:

До первого встречного!

Важно, что всякое ряжение в обрядах связано с символическим обозначением смерти. В масленичном ритуале смерть уничтожается: чучело рвут на части, бросают в воду, сжигают, и все это сопровождается смехом. У Цветаевой же масленица-смерть претендует на победу, в цикле «Сугробы» разгул масленицы не плодотворен, а губителен:

Проваливай, прежнее!

Мои дрожжи свежие!

Проваливай! Заново!

Мои дрожжи пьяные

Подправа из белены –

Пора, парень, за блины!

Зубастые,

Разинские,

Без застав поравенствуем!

Некоторые строки стихотворения очень похожи на строки в поэме «Молодец», и это именно те фрагменты, которые говорят о губительном соблазне и о печальных последствиях для тех, кто поддался соблазну-революции:

Над ушком-то гудом:

‹…›

А в ладонь-то зудом:

Вставай, барин, под черед!

Строки Ни пекарен / Вам, ни круп отзываются в «Крысолове». Так в «Масленице» обозначена тема поста-голода.

И все это сопровождается постоянной темой звукопорождения, а значит, поэзии. Призыв А. Блока слушать музыку революции переводится на язык персонажей из его поэмы «Двенадцать»:

Про наш раззор,

Про горести –

Разборчивей,

Забористей –

На весь забор

Трезвонь, братва!

Така мол нонь

Гармонь пошла.

Висельничек румянист,

Румяный наш гармонист.

При сравнении стихотворения Цветаевой с фольклорными текстами обращает на себя внимание такой факт: персонифицированную Масленицу по-всякому обзывают. В стихотворении Цветаевой прозвища Масленицы похожи на порождение цветаевской словообразовательной фантазии: увальница, бубенница, вафельница, висельница, кукольница, бусельница, гикалу, шугалу, хапалу. Но и в обрядовых текстах у Масленицы множество прозвищ. Ее называют кривошейка, непоганица, покургузка, канадуха, обманяка, обмануха, полизуха, котофейка, ерзовка, блиноеда, жироеда, обируха, объедуха, катилиха. В этих прозвищах часто читается, что сама Масленица – обжора, она сама все съедает. У Цветаевой этот смысл дан преимущественно не в авторском словообразовании, а в сюжете: жадная Масленица уничтожает все вокруг. У Цветаевой есть то, чего нет в ритуальных текстах – обозначение звука, шума: бубенница, гикалу, шугалу. То есть Цветаева усиливает мотив звучания.

Из всего сказанного можно сделать такой вывод: Цветаева, обращаясь к русскому фольклору в период расставания с Россией, вовсе не украшает текст фольклорными элементами поэтики, не расцвечивает текст народными красками, а пишет свой собственный масленичный текст. Стихотворение Цветаевой вбирает в себя весь народный опыт и всю исходную символику и вместе с тем содержит в себе новые реалии – факты личной судьбы и судьбы страны в их единстве.

8. Цикл «Скифские» – послание Пастернаку

Цикл Цветаевой «Скифские» написан в Мокропсах одновременно с некоторыми из ее писем Пастернаку. Стихи этого цикла датированы 11–14 февраля 1923 г., а письма Пастернаку – 10, 11 и 14 февраля. А. Сумеркин в комментарии к первому стихотворению цикла «Из недр и на ветвь – рысями…» обращает внимание на эпистолярный контекст стихов и высказывает предположение, что это стихотворение связано с Пастернаком, подтверждая его цитатой «молодой, смутный мой сириец» (Сумеркин 1983: 446). Комментарии в 7-томном собрании сочинений Цветаевой, изданном А. А. Саакянц и Л. А. Мнухиным, а также комментарии в сборнике Цветаевой из серии «Библиотека поэта», изданном Е. Б. Коркиной, не содержат указаний на пастернаковский контекст ни этого стихотворения, ни этого цикла. В большинстве наиболее известных работ о жизни и творчестве Цветаевой ничего не говорится об адресованности цикла «Скифские» Пастернаку. Немногие исключения – книга Дж. Таубман (Таубман