Дурман Востока: По следам Оруэлла, Конрада, Киплинга и других великих писателей, зачарованных Азией - Давид Хименес

установить контакт с речными племенами Борнео. Особенно дико эта кровавая оргия ненависти выглядела с учетом того, что происходила она на клочке суши, вполне интегрированном в цивилизованный мир. Даяки на протяжении уже довольно многих лет смотрели по спутниковому телевидению голливудские фильмы и носили футболки с логотипом «Манчестер Юнайтед». Вскоре после моего прибытия на остров, где только-только началась резня, я почувствовал, будто перенесся на машине времени на Борнео XVIII века. На подъездах к столице Центрального Калимантана Паланкарае я видел, как вдали поднимаются столбы черного дыма от горящих жилищ и общественных зданий. Целыми оставались только дома даяков, отмеченные красным бантом. Головы мадурцев плыли вниз по течению реки Сампит и торчали на кольях вдоль дорог. Воины даяков съедали сердца своих жертв, веря, что таким образом станут непобедимыми. Полиция разбежалась, не в силах усмирить восставших. Правительство было слишком далеко, в Джакарте, и занималось другими проблемами.

Охота за головами перенесла назад во времени целое поколение, знавшее об обычаях предков только из дедушкиных легенд, в которых подробно рассказывалось, как черепа жертв хранились в особой комнате, откуда по ночам доносились стоны духов. В центре Паланкараи я натолкнулся на группу молодых продолжателей старых традиций, о которых они слышали в детстве и которыми теперь оправдывали свои каннибальские пиршества.

– Мы хотим, чтобы все было, как раньше, до того, как они появились на острове, – твердил один из них, одетый как раз в футболку «Манчестер Юнайтед».

– Как раньше! – вторили ему остальные, потрясая мачете.

Любопытно, что даяки, которые гонялись за мадурцами, искренне полагая, что эти несчастные хуже зверей и заслуживают смерти, были невероятно любезны с немногочисленными иностранными журналистами, которые, как и я, приплыли на остров, чтобы рассказать миру о малоизвестном факте геноцида. Они принимали нас у себя дома, делились тем немногим, что у них было, и расстраивались, что мы заехали ненадолго. При попытке поговорить с ними я все время сталкивался с одним и тем же противоречием: они тосковали по туземной жизни, которой на самом деле не знали, и при этом не были готовы отказаться от плодов цивилизации, позволявших им глазеть на моделей в бикини на экране компьютера и лечить детей от малярии в больнице. И над всеми ними, словно туча над джунглями, довлела мрачная уверенность: «как раньше» уже не будет, при новом порядке несомненно лишь одно – они окажутся на стороне проигравших.

Конрадовского Борнео – одного из «затерянных, забытых богом и никому не известных уголков Земли» – больше нет; как бы ни сокрушались об этом даяки, сколько бы людей они ни убили – это ничего не изменит. Назад пути нет. Борнео, как и весь остальной мир, лишился ореола таинственности и был банально разграблен. Прогресс убил остров. Первые туристы, оказавшиеся на Борнео в пятидесятых годах прошлого века, на подлете видели бескрайний океан джунглей. Но, по мере того как росло население нашей планеты, а с ним и спрос на мебель – леса, возраст которых насчитывал свыше ста сорока миллионов лет, стали вырубать. И в этом даже нельзя винить белых колонизаторов и их жадность. Лицензии на заготовку леса выдавал своим друзьям генерал Сухарто, правивший Индонезией железной рукой с 1967 по 1988 год. Фермеры вырубали деревья, чтобы расчистить угодья под производство пальмового масла, добавляемого в добрую половину тех товаров, которые мы покупаем в супермаркете: шампунь, шоколад, мороженое, масло… Плантации росли, лес исчезал, привычные нам товары оставались невероятно дешевыми, и никто не задавался вопросом: как такое возможно? А ответ крылся в лесных пожарах, дым от которых каждый год накрывал Юго-Восточную Азию; после них освобождалось все больше и больше места для пальмовых плантаций. Улицы Сингапура, Джакарты и Бангкока выглядели так, будто там шли съемки фантастических триллеров. Люди брели по своим делам в масках, окутанные густым дымом. Автомобили ездили с включенным светом средь бела дня, больницы были забиты пациентами, страдающими от легочных заболеваний. Лишь в один – тяжелый – год пожары на Борнео уничтожили лес на площади, равной Нью-Йорку. И теперь, когда самолет заходит на посадку на остров и вы смотрите в окно, никакого зеленого океана девственных джунглей нет и в помине. Перед вашим взглядом предстают обширные коричневые проплешины, дороги, рассекающие джунгли, и гигантские столбы дыма, как если бы весь Борнео был усеян вулканами. Власти хотят, чтобы егеря, получающие пятьдесят долларов в месяц, рисковали жизнью, защищая джунгли от лесозаготовительных компаний, – а те нанимают незаконные вооруженные формирования с автоматами или просто подкупают военных, чтобы те делали за них всю грязную работу. Даякам тоже предлагают работать на лесопромышленников, заставляя их предавать свой мир за деньги. Как туземцы могут участвовать в уничтожении места, духи которого оберегают их? А так: другой-то работы, кроме уничтожения собственной земли, нет.

И многие в конце концов соглашаются.

К моменту, когда даяки подняли бунт против мадурцев, Борнео лишился половины своих лесов. Населяющие их племена оказались загнаны в угол, а последовавшая за вырубками засуха лишила их значительной части растительности, составлявшей основу рациона. Приезжая сюда раз за разом на протяжении десятилетия, я видел, как редеют джунгли, как царство бетона наступает на живую природу. Пока весь мир следил за Амазонкой, организовывал в ее защиту международные кампании и мобилизовал защитников, Борнео втихую грабили, не привлекая внимания СМИ и других ненужных свидетелей. Через несколько лет после той самой резни я снова приехал на остров и сплавился на каноэ по реке Рунган, что протекает через густые джунгли, не пропускающие солнечного света.

В глубине леса царил вечный сумрак. Меня сопровождали даяки, найти дорогу без которых было бы невозможно. Мы высадились на берег и пошли среди деревьев по следам Кармеле Льяно, молодой женщины-ветеринара из Бильбао, которая занималась на острове спасением орангутанов. Задача отчаянно сложная: за последние десятилетия исчезло порядка ста тысяч особей этих обезьян, а ареал обитания выживших постоянно сокращался. Мы зашли на их территорию в поисках Пони, самки орангутана, возвращенной Кармеле в естественную среду обитания тремя неделями ранее.

Когда мы наконец разыскали Пони, лицо Кармеле просветлело от радости. Обезьяна висела, зацепившись одной рукой за ветку дерева, и держала в другой какую-то еду. Это была десятилетняя самка, которую три года назад спасли из борделя в местечке Керенг-Панги в индонезийской провинции Центральный Калимантан. Обезьяну нашли прикованной к кровати, полностью обритой, с накрашенными губами и кольцами на пальцах. Работники лесозаготовительных компаний и плантаций для производства пальмового масла, которые заняли место лесов Борнео, выстраивались в очередь, чтобы помучить животное. Для того чтобы войти в село и вывезти животное в приют для орангутанов Ньяру-Ментенг, потребовалась поддержка тридцати шести солдат индонезийской армии.

– Люди не понимают, что эти животные чувствуют то же, что и мы, – посетовала Кармеле.

Даяки называют орангутанов «лесными людьми», и Кармеле полагает, что так оно и есть. Кстати, на лбу у испанки красуется шрам с тридцатью семью отметинами – след укуса одной из обезьян. На мой взгляд, отличное подтверждение того, что не так уж сильно мы с ними отличаемся друг от друга. Центр содержания орангутанов Ньяру-Ментенг, в котором работает Кармеле, основан бывшей проводницей датских авиалиний Лоне Дрешер-Нильсен. В нем содержатся около четырех сотен обезьян, за которыми наблюдают порядка ста смотрителей. Все они – даяки. Меня поразил этот удивительный контраст: в мой последний приезд на Борнео туземцы жаждали крови и ходили по деревням с мачете в руках, а здесь они выкармливали из бутылочки новорожденных орангутанов, обнимались с их матерями и сопровождали экологов в джунглях, которые знали как свои пять пальцев.

Встретившись с Пони, мы отправились обратно в лагерь. Когда наше каноэ пересекало Рунган, солнце незаметно закатилось за горизонт и мы внезапно перенеслись на страницы «Каприза Олмейера» Джозефа Конрада: «Луна украдкой всплыла над деревьями и во мгновение ока превратила реку в поток сверкающего серебра»[9].

Кармеле восхищенно вздохнула:

– Уже ради этого стоило приехать сюда!

В детстве Кармеле каждое лето уезжала в деревню к бабушке в Галисию и с тех самых пор всей душой полюбила животных. Она выучилась на ветеринара, но не собиралась всю жизнь вакцинировать кошек и собак. Подобно конрадовскому Олмейеру, отважная