Духовный символизм Ф. М. Достоевского - С. Л. Шараков

все знаю наперед. Я давно взяла вашу судьбу в соображение, Дмитрий Федорович, я слежу за нею и изучаю ее <…> я вас спасу, <…> но надо, чтобы вы меня послушались!» (14; 347–348) Мадам Хохлакова во время разговора машет руками и кричит в восторге, прорицая: «В Сибирь, на золотые прииски!» (14; 348). Достоевский точен: приобщение к подземному миру древние греки выразили в мифе о Золотом Руне, путешествие за которым оказывается сошествием в Аид [Мифологический словарь, 1991, 57]. Поиски Золотого Руна (золотые прииски в романе) символизируют поиски смысла жизни. Получается, что мадам Хохлакова посылает Митю в Аид. Выйдя от нее, Митя погружается во тьму, видимо, во тьму подземелья: «Митя плюнул и быстрыми шагами вышел из комнаты, из дому, на улицу, в темноту» (14; 351).

Последняя ступень посвящения связана с непосредственным участием в мистерии. Оргию в Мокром можно отождествить с элевсинской мистерией, сроки которой, кстати сказать, совпадают со сроками поездки в Мокрое – это начало осени. Кульминация праздника начиналась с праздничного шествия из Афин в Элевсин. Процессия сопровождала «священные предметы», скрытые от взоров профанов в священных корзинах. Подобно тому и Митя приказывает положить в ящики вино угощения. Приказчики, как видит чиновник Перхотин, обманывают Митю. Чиновник пытается помочь ему. Но приказчики укрываются за тайной: «Ему (Перхотину. – С.Ш.) тотчас же объяснили суетившиеся приказчики со слащавою речью, что в этом первом ящике всего лишь полдюжины шампанского и «всякие необходимые на первый случай предметы» из закусок, конфет, монпансье и прочее. Но что главное «потребление» уложится и отправится сей же час особо, как и в тогдашний раз, в особой телеге и тоже тройкой…» (14; 365) К вечеру, согласно обряду, Митя добирается до Мокрого. Интересна цель поездки героя: он едет, помимо всего прочего, на встречу с Фебом. Три раза повторяется имя древнегреческого бога за время сборов героя: «Я златокудрого Феба и свет его горячий люблю…» (14; 363) «Миша поди сюда, выпей ты мне этот стакан, за Феба златокудрого, завтрашнего… (14; 366) «И странно было ему (Мите. – С.Ш.) это мгновениями: ведь уж написан был им самим себе приговор пером на бумаге: «казню себя и наказую»; и бумажка лежала тут, в кармане его, приготовленная; ведь уж заряжен пистолет, ведь уж решил же он, как встретит он завтра первый горячий луч «Феба златокудрого»…» (14; 370)

В данном случае Митя испытывает те же чувства и ставит перед собой те же цели, что и участник элевсинских мистерий: возвращаясь от хтонических богов к богам небесным (к «златокудрому Фебу», то есть Аполлону), участник мистерий соединяет в себе землю и небо или, иными словами, приобщается к гармоническому, целому, единому бытия. Но прежде происходит оргия в Мокром, которая начинается с призывания Диониса: «Началась почти оргия, пир на весь мир. Грушенька запрыгала первая, чтоб ей дали вина: «Пить хочу, совсем пьяная хочу напиться, чтобы как прежде, помнишь Митя, помнишь, как мы здесь тогда спознавались!» Сам же Митя был как в бреду и предчувствовал «свое счастье» (14; 390). Как известно, Дионис является богом вина, виноделия. Митя называет Грушеньку царицей – так в сцене гуляния в Мокром возникают образы Диониса и Деметры. В этом смысле значимо имя героя – Митя, – связанное с элевсинской мистерией (Дмитрий с греческого – рожденный Деметрой).

Как уже отмечалось, последний, решающий акт мистерии – инициация, через которую посвященные входили в «самую тесную, самую непосредственную связь с божеством, что выражалось прикосновением к изображению женского члена Деметры. Точно так происходит и в Мокром: «Митя, отведи меня… возьми меня, Митя, – в бессилии проговорила Грушенька. Митя кинулся к ней, схватил ее на руки и побежал со своею драгоценною добычей за занавески. <…>. Но пир в зале гремел и продолжался, загремел еще пуще. Митя, положил Грушеньку на кровать, и впился в ее губы поцелуем» (14; 398).

Далее, как верил герой, его должно было ожидать утро со «златокудрым Фебом», то есть возвращение из Аида к солнцу, к Аполлону, а по факту – самоубийство.

Формально в языческих мистериях реализуется идея жизни через смерть, идея спасения, так как в них, по вере язычников, осуществляется слияние неба и земли, Олимпа и Аида. Растворив себя в природе, человек с каждой осенью умирает, чтобы с каждою весною возродиться вновь. Заметим, что уход от Зевса в Аид и возвращение к Аполлону, «златокудрому Фебу» сопровождает определенное психологическое состояние. Тут нужно различать два момента: переживание душевного возбуждения (экстаз) и его успокоительное разрешение (катарсис). Возвращение к Фебу сопровождается катарсисом.

Но в романе подобного очищения не происходит. Вместо Феба моросит дождь, и являются служители закона и арестовывают Митю. Торжество оборачивается унижением. Героя ожидает позор раздевания и мытарства допроса.

Мистериальный сюжет указывает на внутреннее состояние Мити: с одной стороны, он мучается вопросами добра и зла, ищет истину, ищет освобождения от насилия страстей; с другой стороны, герой в этих поисках надеется на себя – на свои природные силы. Жизненное целеполагание с опорой на собственные силы обличает языческое мироощущение. В романе «Подросток» изображено действие духовного закона, по которому философия жизни из себя неизбежно приводит к тому, что человек создает идола, которого затем притязает подчинить себе. Только если в «Подростке» действие этого закона изображается в контексте идеи судьбы/промысла, то в «Карамазовых» таким контекстом оказывается идея спасения.

Идолом Мити становится любовь к Грушеньке, которую он стремится сделать своей драгоценной добычей. Так человек доходит до животного образа жизни.

Образ Ивана связан с ренессансным абсолютизировано-личностным мировидением.

Он прибывает в город, чтобы сказать его жителям: все позволено, – и, тем самым, приблизить наступление и новой жизни, жизни без Бога, и рождение нового человека – человекобога (15; 83).

Исповедь Ивана перед Алешей, также как и Митина, носит литературный характер, но это образы и действительность не античности, как у старшего брата, а образы и реалии европейской культуры средневековья и ренессанса.

В поэме «Великий Инквизитор» повторяется сюжет «Элевзинского праздника» Шиллера – к униженному и страдающему человечеству приходит Бог, но если Митя мучается тем, что не знает, как ему войти в тесное отношение с Богом, как ему найти союз с землей, то Иван рассказывает историю отказа от Бога.

Принципиальным моментом этой истории является то, что она оказывается тесно связанной с католической темой. Католическое содержание поэмы особенно ярко обнаруживается в сцене теофании – явлении Христа народу.

Вообще в романе изображены два явления Иисуса Христа – в поэме Ивана и в видении-сне Алеши. Одна теофания – литературная – связана с