Текст и контекст. Работы о новой русской словесности - Наталья Борисовна Иванова

подпитывала и раздувала это чувство, не давая ему угаснуть в расслабляющей курортной обстановке.

Особым значением в такой прозе наделялся образ коммуниста-руководителя. Необязательно он стоял в центре повествования, но к нему устремлялись все идеологические нити в повествовании, видимые и невидимые. «Кожух и Левинсон, Чапаев и Клычков, Глеб Чумалов и Давыдов, Макаренко и ряд других ярких художественных образов, созданных в 1920–1930-е годы, воплотили в себе черты передового человека, вожака масс, активного борца за новую жизнь…» (Идеи и образы художественной литературы. – Ученые записки АОН при ЦК КПСС, М., 1958).

Герои четко делились на тех, кто представляет массу, которую надо вести, и вожаков, осуществляющих эту миссию. Вожаки, «передовые представители народа», заняты «воспитательной работой по приобщению народа к идеям социализма». Оставим в стороне безграмотность этого высказывания – увы, главная мысль писателей, авторская интерпретация роли «вожаков» переданы абсолютно точно. «Вожаки», по убеждению прозаиков, как бы вышли из народа, чтобы вести и учить его. Но если в период раннего, становящегося тоталитаризма у Фурманова, Серафимовича, Н. Островского связь с народом еще была окутана романтической дымкой общего похода, общих испытаний, жертв и побед, если иерархическая система (вождь и массы) как бы оправдывалась экстремальными условиями, то у их эпигонов, писавших в 1940–1950-е годы (период позднего сталинизма), эта связь, как и сами характеры «вожаков», вырождается.

Романтическая, бурная эстетика революционного порыва, преодоления, борьбы сменяется внешне тихой (удары – под поверхностью) эстетикой кабинетных битв.

Автор открыто любуется деятельностью и образом жизни вожака нового типа.

5. Гомо аппаратус

«Первый секретарь возвратился в свой обком два дня назад с нетерпеливым желанием работать, работать и работать». Какова же эта работа? «Заседание бюро обкома кончилось в половине шестого. Вопросов было много, потому что, пока Василий Антонович отдыхал в санатории под Москвой, некоторые из наиболее важных дел откладывались до его возвращения». С первых же страниц мы понимаем, что если раньше у вожаков в руках были идеологические нити, то у этого «вожака» в руках находятся все связи государственные. «Не скрывая удовольствия, пожал Василий Антонович большую, сильную руку председателя областного исполкома Сергеева… в шутку спросил командующего военным округом… генерал-полковника Люлько, как у него дисциплина в войсках; секретарь обкома комсомола Сереже Петровичеву пообещал рассказать что-то очень интересное о комсомольцах». А вот на сцене появляется и прокурор. «Прокурор просил извинения, но дело у него к Василию Антоновичу такое, с каким ему бы не хотелось тянуть: не может ли Василий Антонович принять его еще сегодня?» Все нити и ниточки области, на которой уместится целое европейское государство, тянутся в кабинет с хорошо натертым паркетным полом, письменным столом, крытым зеленым сукном, а главное – с «белым аппаратом линии, которая могла немедленно связать Василия Антоновича с Москвой» (Вс. Кочетов. «Секретарь обкома»).

Василий Антонович Денисов – функционер новой формации, пришедший на смену «комиссарам в пыльных шлемах» и чуть морщащийся от их настойчивых напоминаний о собственных заслугах. «Это правда, что революцию он… не делал, что в годы ожесточенной борьбы против троцкистов, против уклонистов всех мастей отнюдь не был на передовых позициях: по молодости своей он и не очень-то знал тогда, где эти позиции». Василий Антонович – порождение аппаратной работы и относится к верхушке пирамиды, он аппаратчик, а быть при этом еще и революционером совершенно необязательно, более того – нежелательно: «…Для историка существует только прошлое, “как было”. А я практический работник, соня, мне важнее настоящее, понимаешь, настоящее…» Однако этот «практический работник» с белым аппаратом правительственной связи в восхищенном представлении собственной жены, а также автора вырастает в фигуру гигантских масштабов, этакого демиурга, без которого остановилась бы жизнь. Прошу прощения за обширную и кажущуюся ныне пародийной цитату, но кочетовский текст как нельзя лучше саморазоблачается цитированием. Итак, секретарь обкома заснул, но заснул не как обыватель, в домашней постели, а в кресле, где его не оставляют государственные заботы: «…И во сне его беспокоит все то же и то же, чем он занят днем. Он обходит заводы, он объезжает поля. На заводах не всегда ладно с выполнением плана, работам на полях мешают дожди. Где-то кто-то свернул с партийной дороги; где-то не хватает строительных материалов, вхолостую работает один научный институт, для второго неудачно подобран директор; в области с каждым годом все больше рождается ребят, а мест в яслях, в детских садах недостаточно; какие-то иностранные туристы задержаны на территории военного городка – что они там делали со своими неизменными фотоаппаратами?» Этой монументальной фигуре, эпически шагающей через поля, которым мешают дожди, через институты с неудачными директорами, уже не требуется соблюдение пропорций и точность в деталях – глядеть-то на нее положено снизу. Но неряшливость автора, шьющего одежду на своего одомашненного гиганта белыми нитками (это в литературе позднего сталинизма ритуально: любящая жена, дети, какая-то семейная драма, внук-сирота – искусственное прибавление теплоты домашнего очага к железобетонному, вернее, гипсовому персонажу) очевидна. С одной стороны, автор романа заявляет, что в конце 1930-х годов (время «ожесточенной борьбы против троцкистов, против уклонистов всех мастей») его герой «не был на передовых позициях», а через несколько страниц – что еще «в самом начале тридцатых годов» он был делегатом от организации комсомола технологического института на городской комсомольской конференции, и первые его слова, сказанные будущей жене в фойе этой самой конференции, звучали так: «Социализм строим, девушка, все силы надо собрать в кулак и бить по наковальне сегодняшнего дня, а не размазываться, не расплываться по векам».

Как складывается, как формируется характер аппаратчика? Должны же в детстве, когда другие дети играют в прятки и салочки и мечтают стать врачами или инженерами, у будущего «делегата от организации» быть свои особые мечты?

Безусловно. Но реальность превзошла все мечты будущего первого секретаря обкома. И Вс. Кочетов успешно раскрывает душу героя перед читателем: «Мечты казались пылкими, несбыточными. Но думалось ли маленькому лобастому Ваське, который с почтением и удивлением смотрел своими серыми сердитыми глазами на каждого приезжающего из города, на каждого “представителя”, думалось ли ему в ту пору, что вот когда-то и он сам станет “представителем”». И ведь стал! Жена восхищенно размышляет о нем: «Двадцать семь лет человек этот на ее глазах день за днем щедро, не скупясь, раздает себя людям… И теперь вновь горячо и страстно строил социализм, нет, уже коммунизм».

Испытанием для него стал XX съезд. «Несколько недель они (с женой. – Н. И.) чувствовали себя физически больными, как будто от сердца каждого из них был отхвачен больной, очень важный, пульсирующий кровью ломоть» (?), но очень быстро этот совершенный в своем роде homo