Элиас Лённрот. Жизнь и творчество - Эйно Генрихович Карху

Буду лето, буду два ли, Пять лет буду или шесть лет, Или десять лет, быть может, Или ждать совсем недолго?»

Марьятта в полном неведении, но яркая брусника на кочке сама предлагает себя сорвать и съесть — ведь собирать ягоды всегда было женским делом. Ягодка прыгнула с кочки сначала на девичий баш­мак, затем на колени, на грудь, в губы и скользнула в рот — и от ягод­ки Марьятта затяжелела.

В варианте, записанном Лённротом от Архипа Перттунена, Марьятта в поисках теплой бани для родов сразу же посылает по­мощницу к «злому Руотусу» (в Библии царь Ирод, преследующий Святое семейство). Причем злой Руотус живет в деревне под назва­нием Сарая — из контекста можно понять, что имеется в виду не только соседняя деревня в бытовом смысле, но и враждебная страна эпических антагонистов, подобная Похъёле.

Лённрот в «Калевале» предложил более обытовленную и под­робную разработку сюжета. Затяжелевшую Марьятту сначала на­блюдают домашние и соседи, замечают, как она ходит почему-то без пояса и в просторном платье. Наконец дочь вынуждена от­крыться матери и просит приготовить для родов теплую баню. Сле­дует взрыв родительского гнева — и по контрасту смиренное объяс­нение дочери.

Мать промолвила ей слово, Так ответила старуха: «Прочь уйди, блудница Хийси! Отвечай мне, с кем лежала? Холостой ли он мужчина, Молодец ли он женатый?» Марьятта, красотка-дочка, Ей в ответ сказала слово: «Не была я с неженатым, Ни с женатым я не зналась. А пошла я на пригорок И хочу сорвать бруснику», — и т. д.

Это же повторяется в беседе с отцом, которому Марьятта, впро­чем, пытается приоткрыть уже другую — высшую — тайну. В Библии ангел предвещает Марии рождение Спасителя, который искупит людские грехи. Лённрот вложил в уста Марьятты слова:

«Я нисколько не блудница, Не презренная нисколько. Но великого героя, Благородного рожу я, Даже сильного сразит он Вяйнямейнена седого».

Вставка Лённрота была как бы соединительным звеном между фольклорной традицией и библейской версией. Во вставке вырази­лась готовность сделать шаг навстречу Библии и дать знак о скором пришествии Спасителя.

Далее в пятидесятой руне следуют уже эпизоды с Руотусом и его хозяйкой, к которым Марьятта вынуждена обратиться после роди­тельского отказа. Но «для чужих» у Руотуса и подавно нет теплой ба­ни, он посылает роженицу посреди зимы в отдаленную конюшню «на горе сосновой». Надо сказать, что уже в народных вариантах дальнейшие сцены насыщены пронзительным состраданием, насто­ящим криком о милосердии, и Лённрот стремился не только сохра­нить, но и усилить этот нравственный пафос, голос человечности. И в то же время бытовые детали присутствуют и здесь — даже в такой степени, что Марьятта отправляется в холодную конюшню с банным веником.

Вот берет руками платье, Подбирает край подола И несет в руках метелку, Веником живот прикрывши. Так идет она поспешно При жестоких муках чрева... И когда дошла до места, Говорит слова такие: «Надыши, конек мой милый, Надыши, моя лошадка, Сделай теплый пар, как в бане, Теплоты побольше дай мне, Чтоб покой нашла бедняжка, Чтоб была несчастной помощь».

В Библии царь Ирод узнает о рождении Христа от мудрецов-книжников по рождественской звезде на небе; он повелевает ис­требить в Вифлееме всех подозреваемых младенцев, и начинается бегство Святого семейства в Египет. В рунах родившийся младенец воспитывается у матери, но ускользаете ее колен, теряется в лесу, и Марьятта пускается в поиски. Она спрашивает у звезды (в вари­анте Архипа Перттунена: у дороги), затем у луны и солнца, где ее дитя. Звезды и месяц не знают ответа, к тому же они в обиде на то, что созданы светить на холодном небе. Только солнце с радостью сообщает, что затерявшийся младенец забрел на болото, но цел и невредим.

Отыскавшегося младенца предстоит окрестить — это символ но­вой веры. Крестить собирается Вироканнас (в некоторых вариантах просто: священник), но перед этим младенца показывают Вяйнямейнену, чтобы он оценил и одобрил его. Суд старца суров: младен­ца следует отнести обратно на болото. Но тут чудесный младенец заговорил сам, обнаруживая мудрость и упрекая старца в слепоте. Раздосадованный Вяйнямейнен покидает родные пределы, он скрывается из виду на самом горизонте, где земля соединяется с не­босводом.

Уже предшествующая, сорок девятая, руна завершалась на ма­жорной ноте: долгая борьба с Лоухи, насылавшей на калевальцев раз­ные беды, кончилась их победой: небесные светила вновь возвраще­ны на подобающее место и шлют свет и тепло людям, жизнь будет продолжаться.

Еще до выхода расширенной редакции «Калевалы» в свет Лён­нрот в конце 1848 — начале 1849 гг. изложил в двух номерах газе­ты «Литературблад» краткое содержание каждой из пятидесяти рун, и о заключительной руне говорилось следующее: «С пораже­нием Похъёлы эпоха Вяйнямейнена уже исчерпала себя. С насту­плением христианства новые идеи проникают в страну Калевалы и находят поддержку у ее народа. Подобно другим своим спод­вижникам, совершавшим добрые дела, Вяйнямейнен не может представить себе, чтобы добро исходило не от него. Отсюда его досада на успехи христианства и его решение покинуть