Страстоцвет, или Петербургские подоконники - Ольга Кушлина

создана Степановым в его садоводческом хозяйстве, и огромное количество комнатных растений с ярко-глянцевой пестрой окраской стало ежегодно поступать в продажу. Самый удачный сорт, с широкими пурпурными листьями, был назван именем императора Александра III, и попробовал бы кто-нибудь усомниться в царственной красоте цветка. Но не будем забегать вперед, о классике французского декаданса речь пойдет дальше, пока же не следует пренебрегать возможностью сказать несколько слов о сером кардинале Серебряного века, садовнике Степанове — человеке с гениальным чутьем социолога и абсолютным вкусом эстета.

Он был именно профессиональным садовником, а не богатым любителем. «Самородок» — назвали бы его в старые годы, и совершенно справедливо. Выходец из низов, он изучал свое ремесло на практике: сначала в Вильне, в садоводческом заведении Коппе, затем в Петербурге у Г. Эйлера, работал в Таврических оранжереях и в Ботаническом саду. Был садовником в частных имениях, пока не получил в 1895 году предложение привес-ти в порядок оранжереи великого князя Дмитрия Константиновича в Стрельне. Предложение не выглядело особенно заманчивым: садоводческое хозяйство находилось в страшном запустении и практически было загублено поколениями нерадивых и нечистых на руку предшественников. Нужны были большие средства, но в еще большей степени требовались для этой работы профессиональные садовники, единомышленники, ученики — в одиночку такое огромное дело невозможно было поднять. И уже со следующего, 1896 года Степанов организует в Стрельне школу, куда набирает подростков из самых бедных, неимущих семей, зачастую — сирот. Берет на полный пансион и под полную свою ответственность. Школа существовала, как сейчас бы сказали, на самоокупаемости: денег на великокняжеские оранжереи из казны выделялось катастрофически мало. И тогда предприимчивый Степанов разворачивает торговлю цветами.

Вот как обстояли дела в любезном отечестве в конце ХIХ века, то есть в то время, когда В. Степанов решил завоевывать российский цветочный рынок. В магазинах, разумеется, преобладала перепродажа. Российское коммерческое цветоводство оставалось на допотопном уровне: отсутствовала специализация, каждая фирма старалась иметь по возможности всё, поэтому не было условий для содержания и тем более выращивания растений. Товар был не дешевым и «не однокачественным», то есть не рыночным, неконкурентоспособным по сравнению с импортным. В общем, знакомые проблемы. И закономерный итог: «Цветы до сих пор в значительной доле предмет роскоши; они доступны только людям со средствами». Это из статьи К. Кока «О торговле растениями и цветами» (Вестник Императорского Российского об-щества садоводства. 1898. № 2). Собственно, вся статья построена как ответ тем горе-цветоводам, что требовали «защитить отечественного производителя» обычным способом: запретить ввоз цветов, обложить загранич-ный товар непомерными налогами, и все это, разумеется, из чувства патриотизма и в заботе о благе потребителя.

«Цветоводство процветает там, где цветы составляют не предмет роскоши, а предмет первой необходимости для широких кругов населения, и всякий друг цветоводства должен прилагать все усилия к тому, чтобы любовь и вкус к цветам развились именно в самых широких кругах населения. Для этого недостаточно говорить и писать, что любовь к цветам — хорошая вещь, что она облагораживает чувства и прочее, и прочее. Чтобы население полюбило цветы, необходимо, чтоб оно привыкло к ним, а чтобы население привыкло к цветам, необходимо, чтобы цветы были ему доступны, то есть цветов было много и они были хороши и дешевы».

Итак, вскоре действительно наступило время, когда цветы стали вполне доступны среднему покупателю, во всяком случае — жителю Москвы и Петербурга. Не только наш стрельнинский герой В. Степанов, но и энтузиасты Ф. Ф. Ноев из Москвы и Е. А. Беклемишев из С.-Петербурга, насадившие поля «голландских» луковиц гиацинтов и тюльпанов в окрестностях Сухуми; увенчанный лаврами розовод Фрейндлих и такой же симферопольский энтузиаст Гроссен — все они были и прекрасными садоводами, и предприимчивыми купцами. Буквально за несколько лет российский рынок преобразился до неузнаваемости. В 1910 году, скажем, в ответ на вопрос читателя «Откуда выписать араукарии?» журнал «Прогрессивное садоводство и огородничество» советовал: «Обратитесь в садоводство И. Г. Карлсон в Воронеже, затребуйте каталог…» — и это уже было делом обычным.

А уж к каким последствиям привело это в искусстве, к каким сдвигам в общественном сознании — этой теме, собственно, и посвящена вся наша книга. «В искусстве „авангард“ означает немногим больше подлаживания под какую-нибудь отчаянно смелую обывательскую моду», — скептически замечал В. Набоков. И в самом деле, если попробовать разобраться в причинно-следственных связях, моторах и рычагах, что управляют движением социальных и культурных механизмов, то нельзя будет не признать, что именно орхидея породила декадента, а не декадент — орхидею. Искусство ар-нуво начало вызревать ровно с тех пор, как из французских колоний в Европу стали привозить экзотические цветы. Русский же символизм дал первые всходы на подоконниках московской купчихи Матрены Брюсовой.

Глава третья. Свой уголок я убрала цветами

Но вернемся в 1898 год, когда эти процессы в русском искусстве, собственно, и начинались. Продолжим читать дельную статью К. Кока.

«И еще одно условие: необходимо, чтоб в населении как можно шире распространялись сведения — и самые точные — о культуре растений; другими словами, необходимо, чтоб способы воспитания хороших цветов перестали быть профессиональной тайной, „секретами“. Наши производители в большинстве случаев держат в секрете даже самые обыкновенные приемы культуры. Каждый из них предполагает при этом, что раз его сосед-торговец и покупатели не знают его секреты, не сумеют воспитать таких цветов, как у него, то его торговля усилится.

Но этот расчет неверен. Каждому из нас хорошо известно, что все, что составляет у нас секрет, давно опубликовали иностранные садовые газеты: немецкие, французские и др. Значит, остается только публика, которая должна ходить в потемках, но и этот расчет очень груб и неверен. Страстных любителей цветов немного. Все остальные покупатели, потерпев одну-две неудачи, не станут производить новых дорогих опытов. Когда же, наоборот, публика знает приемы культуры, число покупателей увеличится бесконечно; каждая новая удача в разведении будет увеличивать охоту к новым и новым опытам».

Специальные журналы и книги для садоводов издавались на очень высоком уровне, русские экспонаты на международных выставках поражали воображение заморских специалистов, торговля растениями развивалась небывалыми темпами, увлечение комнатными цветами в России вот-вот грозило превратиться едва ли не в массовый психоз, а популярная литература для среднего любителя с его десятком горшков на подоконнике практически отсутствовала. В дамских журналах, старавшихся хоть каким-то образом удовлетворить читательский интерес в этой области, можно было прочесть советы, поразительные по степени невежества. Например, что садовая земля — это, оказывается, «земля, купленная у садовников», что емкости для цветов нужно заполнять на