Дурман Востока: По следам Оруэлла, Конрада, Киплинга и других великих писателей, зачарованных Азией - Давид Хименес

с тобой. Я вижу, ты находишься на пути, который приведет тебя к заслуженной славе, и это наполняет меня счастьем.

Полтора года пропутешествовав вместе, друзья расстались в Кабуле. Бувье решил продолжить путешествие на Дальний Восток. По дороге швейцарец делает остановку на Цейлоне: измученный, больной, лишенный средств к существованию, он впадает в тяжелую депрессию, приостановившую его странствия на шесть месяцев. Подробности этого этапа своей жизни он поведал почти три десятилетия спустя в книге «Рыба-скорпион» (Le poisson-scorpion), сказав банальные и вместе с тем очень точные слова о путешествии как жизненном опыте: «Ты думаешь, что сам решаешь, каким будет твое путешествие. На деле же это путешествие решает, каким тебе быть или не быть». Обессиленный, он продолжает писать. Ему нужно заработать денег, чтобы продолжить путешествие и оплатить пансион, где он завис, пребывая в угнетенном состоянии духа. Заказов немного, приходится как-то выкручиваться. Он пишет как сумасшедший, не останавливаясь, без конца вычитывает и правит свои тексты, доводит до совершенства каждый абзац, «ощущая себя убийцей, затачивающим нож».

Восстановившись, он отплывает в Японию на борту судна компании Messageries Maritimes. Чтобы не голодать в пути, работает посудомойщиком. По прибытии в Японию Бувье селится в скромном доме в пригороде послевоенного Токио Аракитё. Большинство японцев живут очень бедно, но преступность практически отсутствует, дома здесь не запирают на замок. Скучающие полицейские в участке коротают дни за игрой в го, местной разновидности шахмат. В районе «царит страшная непрекращающаяся суета на фоне самых красивых в мире иероглифов», повсюду гейши, низведенные кризисом до обычных проституток, есть кинозал, где крутят кино про самураев, и ни одного иностранца. Когда они появляются, японцы сразу же узнают об этом: чувствуют их запах. Несмотря на проблемы с санитарией, японцы буквально одержимы личной гигиеной. Иностранцев, напоминает Бувье, считают грязными с тех самых пор, как португальцев случайно прибило к берегам острова Танегасима. Несмотря на свой потрепанный внешний вид, те не растеряли европейского чванства и уверяли принимавших их японцев, будто «Португалия больше Китая».

Бувье выживает за счет небольших заказов для японских журналов и отдельных публикаций в иностранных изданиях, с трудом сводя концы с концами. Совмещает писательскую деятельность с мелкими подработками, учится, подобно японцам, отказываться от обеда. Швейцарец решает интегрироваться, учит язык. Если вы хотите понять японцев, нужно научиться разговаривать с ними. Писатель углубляется в «кварталы красных фонарей», становится завсегдатаем баров, кафе и любых других мест, где можно завязать разговор. Ему так хочется смешаться с местными и учиться у них, что он устраивается сторожем в дзен-буддистский храм. В какой-то момент местные жители начинают признавать его, разговаривать с ним, делиться сплетнями. Даже сегодня это было бы серьезным достижением, в те же времена это можно было счесть чудом социализации.

Стена, которую удалось сломать швейцарскому писателю, остается непреодолимым барьером для многих людей, десятилетиями живущих в Японии. Раз за разом все их усилия разбиваются о традиционное японское неприятие чужестранцев. Несмотря на то что сегодня в Японии один из самых низких показателей рождаемости в мире и что экономике страны угрожает стремительное старение населения, ни правительство, ни граждане не желают принимать мигрантов для омоложения государства. Обвинения в ксенофобии их не трогают: они считают, что имеют право делать все необходимое, чтобы сохранить свою тысячелетнюю культуру в первозданном виде.

Будучи в Токио, я встретился с одним своим другом и его женой-японкой. Мы решили пойти в какой-нибудь бар, расположенный в стороне от туристических мест, но в полудюжине заведений подряд нам отказали во входе. Жене моего друга пришлось оставить нас за углом и занять столик, после чего мы дождались, пока официанты отвлекутся, и буквально прокрались к ней, получив, наконец, долгожданное саке под удивленные и недовольные взгляды со стороны официантов и клиентов. Японцы умудрились даже в другие страны экспортировать свое неприятие чужих культур. В Бангкоке, например, у японцев свои бордели с японскими вывесками, декором и тайскими проститутками в японских кимоно. Ни местным, ни иностранцам из других стран там не рады.

Район Синдзюку, расположенный неподалеку от места, где обосновался Бувье, уже в то время представлял собой средоточие неоновых вывесок, публичных домов, магазинов электроники, баров с саке и книжных магазинов, остававшихся открытыми до позднего вечера, чтобы удовлетворить ненасытную жажду чтения «юношей и девушек, читающих стоя». Кроме того, японцы всегда были помешаны на фотографии, стремлении запечатлеть памятные моменты. И хотя все мы знаем, что впоследствии им удалось стать законодателями высоких технологий в мире фотосъемки, удивительно, что стремление заснять все на пленку жило в них уже тогда, в эпоху тотального дефицита послевоенных пятидесятых. «На моей улице у всех семей, даже у самых бедных, был фотоаппарат», – пишет Бувье.

Открывая для себя жизнь обычного японского района, швейцарский писатель показывает нам город, который и по сей день не утратил свой дух. Это место, где за оказанной услугой всегда следует ответная, где невежливо делиться своими проблемами с окружающими – у них и без того хватает сложностей.

В своей «Японской хронике» Николя Бувье описывает страну, которая оставила позади все беды послевоенного периода и принялась за чудесное восстановление, позволившее перейти от радиоактивных развалин Хиросимы и Нагасаки к созданию самого высокотехнологичного общества в мире. Швейцарский автор рассказывает о Японии, никоим образом не желая судить то, что он здесь увидел. Возможно, именно поэтому ему удалось понять ее лучше, чем тем, кто не может удержаться от сравнений Японии с остальным миром. Почему мы не в состоянии смириться с тем, что, как говорил Киплинг, эти два мира – Запад и Восток – никогда не смогут быть вместе? Благодаря стремлению всегда быть в стороне и отчаянной борьбе за независимость Япония остается единственным по-настоящему особым местом в нашем мире. Именно поэтому профессор Кунг советовал мне искать разгадку тайны Востока в Японии.

На первый взгляд эта страна не показалась мне такой уж особой. На японских улицах полно «Макдоналдсов», молодежь одета в одежду тех же марок, что и у нас, фанаты так же выстраиваются в огромные очереди в кинозалы, чтобы попросить автограф у звезд Голливуда. Японские подростки обожают футбол, музыку и видеоигры ничуть не меньше, чем испанские или канадские. Небоскребы Нью-Йорка и Токио похожи друг на друга. И все же, если закрыть глаза на капиталистические достижения Востока, однотипность городской застройки и импортированные обычаи вроде рождественской елки и Хеллоуина, Япония – действительно уникальное место, причем настолько, что вскоре после прибытия в эту страну я сказал себе: «Похоже, мой самолет сбился с пути и приземлился на другой планете».

Токийская префектура. Численность проживающего здесь населения достигает тридцати семи миллионов человек – это крупнейшая городская агломерация в мире. Улицы безупречно чисты. Все работает как часы. Общественный транспорт всегда приходит вовремя. Вероятность быть ограбленным ниже, чем попасть под удар молнии. Если вы оставили телефон в метро, то точно найдете его в бюро находок. Мне довелось побывать там: под какофонию звонков из десятков тысяч мобильников несколько в высшей степени обходительных сотрудников помогают вам найти среди множества телефонов именно ваш. Найденыша передают рассеянному владельцу в белых перчатках, как медсестра новорожденного – родителям. Никто не спрашивает, точно ли это ваш телефон: в Японии никому и в голову не придет обратиться в бюро находок, чтобы забрать чужое. Японское общество строится на убежденности в том, что честь – это главное, что есть у человека и его окружения, и никто не будет рисковать честью, чтобы завладеть тем, что ему не принадлежит. Чертовски странный подход для западного человека, выросшего в обществе, где царит недоверие и приходится хитрить просто на всякий случай. Мол, не обману я – обманут меня.

Продолжаю свою прогулку по улицам Токио. Рабочие, в точности придерживающиеся графика и следящие за уровнем шума. Машины, которые не гудят, когда водитель впереди отвлекся и не тронулся сразу же, как только загорелся зеленый. Войдя в ресторан, вы не слышите разговоров за соседним столиком – либо потому, что никто ни о чем не говорит, либо потому, что соседи не хотят вторгаться в ваше пространство. Как-то