Особенности развития жанра баллады в отечественной поэзии 1990–2000-х гг. - Екатерина Васильевна Назарова+

в трагической ситуации утраты возлюбленного. В. А. Жуковский, оставаясь верным своим принципам, требует обуздания эгоистических желаний и страстей. Его несчастная Людмила жестоко осуждена потому, что она предается страсти, желанию быть во что бы то ни стало счастливой со своим женихом; любовная страсть и горе утраты возлюбленного так ослепляют ее, что она забывает о христианских заповедях. Поэт считал, что для нравственного человека целью жизни отнюдь не является достижение личного счастья.

Т. Кибиров, пародируя жанровые каноны романтической любовной баллады, также в известной степени выступает морализатором. За каскадом игровых литературных приемов: деконструкцией, пародированием, самоиронией, диалогом с классическим наследием, маской отстраненного автора-повествователя – скрываются трагические размышление поэта об искалеченных судьбах советских солдат-афганцев, об абсурдности и неразумности проводимой Советским Союзом политики, об иллюзорности «положительных» результатов Афганской войны:

Дева белого плеса, слепящих песков,

пощади нас, прости дураков,

золотая краса, золотые глаза,

белый конь, а над ним и под ним бирюза.

Лишь следы на песке от подков [25, с. 47].

Не менее интересные поэтические эксперименты с жанровыми канонами баллады мы можем наблюдать и в «Балладе о солнечном ливне» Т. Кибирова. В данном случае поэт синтезирует жанровые признаки средневековой французской баллады, под которой понимался жанр куртуазной лирической поэзии и музыки (повествовательная песня с драматическим развитием сюжета), и жанра элегии. От первой современный поэт берет ярко выраженное музыкальное начало, что подчеркивается использованием четырехстопного дактиля в сочетании со стопами пиррихия, а также многочисленных анжамбеманов:

В годы застоя, в годы застоя

я целовался с Ахвердовой Зоей.

Мы целовались под одеялом.

Зоя ботанику преподавала

там, за Можайском, в совхозе «Обильном».

Я приезжал на автобусе пыльном

Или в попутке случайной. Садилось

солнце за ельник. Окошко светилось [25, с. 50].

Однако драматическая ситуация, лежащая в основе балладного сюжета, снижена ярко выраженной самоиронией, анекдотическим случаем (измена жены мужу с любовником). Игровой характер данного произведения подчеркивается ориентацией как на формальные жанры, так и на содержательные признаки жанра элегии. «Баллада о солнечном ливне» написана элегическим дистихом. Несмотря на авантюрный характер представленной ситуации, в основе сюжета все же лежит переживание безвозвратно уходящего времени, уносящего молодость, надежды, мечты, любовь, жизнь и разрушающего ценности и идеалы. За ироничным сюжетом, в центре которого находится счастливый любовник-авантюрист, скрывается, как это часто бывает у Т. Кибирова, элегическая эмоция, сосредоточенная на переживании невозвратности, необратимости движения времени. Следует подчеркнуть, что элегический субъект уже покинул идиллическое пространство (в данном случае здесь в таком качестве выступают «годы застоя»), и он может вспоминать о нем как о недоступной ему идиллической гармонии. В этом заключается особенная кибировская ностальгия по уходящей в прошлое и изживающей себя советской эпохе, которая представлена у поэта амбивалентно. С одной стороны, она отталкивает своей уродливой атрибутикой, штампами, клишированностью, но в то же время она привлекает поэта знаковыми для сердца образами – безвозвратной авантюрной молодостью героя, во многом ориентированного на образ самого поэта:

Солнце, и ливень, и мокрые кроны,

клены да липы в окне растворенном!

Юность, ах, боже мой, что же ты, Зоя?

Годы застоя, ах, годы застоя,

Влага небесная, дембельский май.

Русик, прости меня, Русик, прощай [25, с. 52].

Другой яркий пример игры с жанровыми канонами баллады у Т. Кибирова мы можем обнаружить в «Балладе об Андрюше Петрове». В ней поэт демонстрирует синтез жанровых форм баллады и жестокого романса. Следует отметить, что в отечественном литературоведении до сих пор четко не определены границы между данными жанрами. Многие исследователи (Д. Балашов, Т. Зуева, Б. Кирдан и др.) высказывают мнение о том, что жестокий романс возник на основе традиционного жанра русской баллады. Давая определение жестокого романса, они представляют лишь самые общие его признаки, в число которых нередко попадают и черты баллады. Таким образом, мы можем констатировать, что своеобразие народной баллады заключается в гармоничном синтезе жанровых черт баллады, жестокого романса, лирической песни. Действительно, между ними есть ряд общих признаков: тяготение к необычным событиям (большинство трагических) в рамках истории отдельных семей. Нередко эти истории тяготеют к разного рода жестокостям.

Однако литературоведы все же склонны выделять и некоторые жанровые признаки жестокого романса, по которым его можно отделить от баллады. Например, В. Я. Пропп среди главных отличий между данными жанрами называет «мелодраматизм» [215, с. 139]. М. А. Тростина дает такое определение: «жестокий романс – это лиро-эпический жанр городского фольклора, сформировавшийся во второй половине XIX в. в мещанской среде, впитавший в себя особенности ее культуры и быта. Жестокий романс развился на основе традиционной русской баллады, ему свойственна узкая семейно-бытовая тематика. В решении конфликта и развитии сюжета жестокому романсу присущ экзотизм, стремление к смакованию жестокости, мелодраматизм и трагическая концовка (убийство, самоубийство, смерть от горя и т. д.)> [246, с. 200].

В «Балладе об Андрюше Петрове» Т. Кибиров весьма ярко демонстрирует близость жанровых форм баллады и жестокого романса. Причем доминантное значение приобретают именно признаки последнего. В основе данного произведения Т. Кибирова лежит история нравственного падения юноши-отличника из приличной советской семьи Андрюши Петрова, который:

Любил Паустовского очень,

и Ленина тоже любил,

и на семиструнной гитаре играл,

и почти не курил [25, с. 56].

На первый взгляд, поэт рассказывает историю о правильно живущей советской семье инженера-путейца, которая воспитала порядочного сына. Он отслужил в армии, поступил в пединститут, полюбил отличницу Наташу, и все бы складывалось хорошо, если бы не роковая встреча со студенткой легкого поведения Мариной.

Жанровый синтез баллады и жестокого романса позволяет поэту пародийно представить как «правильно живущего советского человека», у которого не должно быть недостатков, так и саму советскую систему, не допускающую нравственных отклонений. Ориентируясь на жанровые признаки жестокого романса, Т. Кибиров также использует небольшое число персонажей, которые резко противопоставлены друг другу по своим нравственно-эстетическим установкам (с одной стороны Андрюша и Наташа, с другой – Марина). Специфика трагического в данном произведении также имеет романсовую основу: после случайной измены Наташе с Мариной («И вот ты проснулся. Окурки, ⁄ бутылки, трещит голова… ⁄ А рядом, на смятой постели, ⁄ Марина, прикрыта едва…» [25, с. 57]), герой не имеет права быть со своей невестой, он просто не достоин жизни. Финал произведения современного поэта так же трагичен, как