Русские символисты - Цезарь Самойлович Вольпе

странной сладостью

Тень таинственного сна.

Здесь мы находим то же воспевание меланхолической романтической любви, полное мистических намеков и недосказанностей:

По аллее прошла ты и скрылась.

Я дождался желанной зари,

И туманная грусть озарилась

Серебристою рифмой Марии.

Находим тот же программный сверхчеловеческий индивидуализм:

И вот стою один, величьем упоен,

Я — вождь земных царей и царь Ассаргадон.

Или в стихотворении «Обязательства»:

Я не знаю других обязательств,

Кроме девственной веры в себя.

Этой истине нет доказательств…

Здесь мы находим тот же культ искусства-мечты, противостоящего реальному миру:

Создал я в тайных мечтах

Мир идеальной природы,—

Что перед ним этот прах:

Степи, и скалы, и воды!

В другом стихотворении:

И, покинув людей, я ушел в тишину,

Как мечта одинок, я мечтами живу…

он говорит, что:

Настанет день конца для вселенной,

И вечен только мир мечты

В стихах о назначении поэта мы находим у него утверждение болезненности своего творческого дара:

Мучительный дар даровали мне боги,

Поставив меня на таинственной грани.

И вот я блуждаю в безумной тревоге,

И вот я томлюсь от больных ожиданий…

В соответствии с представлениями декадентов об образе поэта, Брюсов называет своего поэта: «юноша бледный со взором горящим», свою книгу «Шедевры» — «ропотом больных искушений».

Так, целый отдел стихов носит у него название: «Веянье смерти»; в стихотворении «Я вернулся на яркую землю» он говорит, что «меж людей» он «бродит, как в тумане», что он «грезит» днем и ночью о своем пребывании в царстве мертвых. Поэтому и окружающую его природу он воспринимает не в обычном, а в «декадентском» аспекте. Кто узнает, например, Москву в его стихах «Ночью», в которых Москва превратилась в какое-то горячечное африканское зловонно дышащее под тропическими созвездиями место пира стервятников? Посылая это стихотворение одному из своих друзей, Брюсов писал: «Как странно и как дивно звучат чуждые слова, особенно под рифмой! Неужели вы не знаете наслаждения стихами, как стихами, вне их содержания, — одними звуками, одними образами, одними рифмами?

Дремлет столица, как самка мертвого страуса.

Уже одно ожидание рифмы к слову «страуса» навевает мистический трепет». Превращение Москвы в «зловонные тропики» — в этом нашло выражение декадентское отрицательное отношение к обычным представлениям об окружающей реальной действительности.

ДЕКАДЕНТСТВО И СИМВОЛИЗМ

Когда говорят о символистах, то обычно не разделяют понятий: символист и декадент. Говорят: декадент или символист, отождествляя декадентство с символизмом. Между тем, эти понятия обозначают не одно и то же явление и не совпадают по содержанию. Что такое декадентство, об этом я говорил выше. Поэтами, которых мы могли бы назвать прежде всего именно декадентами, могут быть названы далеко не все символисты.

Для Федора Сологуба, Минского, Зинаиды Гиппиус декадентское мироощущение в их творчестве является основным. Брюсов, Белый и Блок могут быть названы декадентами только отчасти.

Перечитывая письма Александра Блока, можно неоднократно заметить, что он отмечает в своем творчестве черты декадентства, как то, чего нужно избегать, от чего нужно освобождаться. В одном письме он пишет: «Как только напишу декадентские стихи, так непременно налгу». И действительно, если русское декадентство есть движение искусства, сложившееся главным образом в эпоху реакции 80 — 90-х годов, то выросший из него символизм есть гораздо более широкое явление, есть стиль нового буржуазного искусства: в Европе второй половины XIX века, а y нас начала XX века.

Для символистов характерно такое понимание произведения искусства, при котором это произведение ней только содержит свой прямой и непосредственный смысл, но является и символом, иносказанием, то есть содержит в себе возможность более глубокого истолкования. Этот второй, более глубокий смысл, говорили они, не может точно быть установлен. В стихотворении должно быть только намечено это более глубокое содержание, а каждый может постигать его в меру собственной душевной глубины. Поэтому в символическом стихотворении, следовательно, заложена возможность не одного, а многих, более глубоких истолкований. Символическое произведение всегда имеет несколько смыслов. Оно многомысленно. Вот пример — стихотворение Федора Сологуба «Чортовы качели»:

В тени косматой ели,

Над шумною рекой,

Качает чорт качели

Мохнатою рукой.

Качает и смеется —

Вперед, назад,

Вперед, назад.

Доска скрипит и гнется,

О сук тяжелый трется

Натянутый канат.

Снует с протяжным скрипом

Шатучая доска,

И чорт хохочет с хрипом,

Хватаясь за бока.

Держусь, томлюсь, качаюсь,

Вперед, назад,

Вперед, назад,

Хватаюсь и мотаюсь,

И отвести стараюсь

От чорта томный взгляд.

Над верхом темной ели

Хохочет голубой:

— Попался на качели,

Качайся, чорт с тобой.

В тени косматой ели

Визжат, кружась гурьбой:

— Попался на качели,

Качайся, чорт с тобой.

Я знаю, чорт не бросит

Стремительной доски,

Пока меня не скосит

Грозящий взмах руки,

Пока не перетрется,

Крутяся, конопля,

Пока — не подвернется

Ко мне моя земля.

Взлечу я выше ели,

И лбом о землю трах!

Качай же, чорт, качели,

Все выше, выше… ах!

«Чортовы качели» Сологуба могут быть названы показательным, хрестоматийно-образцовым примером символического стихотворения. В самом деле, о каких качелях говорит автор? Как будто об обыкновенных. А, с другой стороны, это какие-то качели в переносном смысле — качели человеческой судьбы. Вот человек всю жизнь, как на качелях, «вперед, назад»,

Пока не перетрется,

Крутяся, конопля

и пока он не упадет мертвым на землю. При проникновении в символический смысл этого стихотворения мы не можем поставить знак равенства между прямым и символическим смыслом стихотворения: качели равны жизни человека, или качели равны судьбе в руках злого чорта, или качели равны лёту человеческой жизни, ибо верно и то, и другое, и третье. Стихотворение символично по самому своему построению. В самом стихотворении задано это стремление к символическому перетолкованию содержания.

Символисты были идеалистами. Теоретик русского