Рождение двойника. План и время в литературе Ф. Достоевского - Валерий Александрович Подорога

– это время, которое безвозмездно отпускается, – время того, кто его принял. Дополнительное время жизни, которым ты можешь обладать свободно и по своему усмотрению, это и есть дар. Итак, дар мы должны противопоставить долгу. Но противопоставить прежде по масштабу ценности внутреннего времени. И тем не менее дар обязывает… «на дар ждут ответа». Хотя дар может пониматься и как долг, который можно не отдавать тотчас или к определенному сроку, т. е. пониматься как отложенный долг. Быть должником – значит не иметь собственного времени, т. е. рассматривать его как одолженное, теперь оно «не твое». Казалось бы, Достоевский угнетен чужым временем и почти лишен собственного времени. Но так ли это?

Ведь он пытается обрести дополнительное время, причем собственное вытесняется в пользу чужого, ибо долг, как мы условились понимать, это чужое время.

В романах и повестях Достоевского амбивалентная функция дара/долга достаточно широко определяется, с многими вариациями и уточнениями. Старуха процентщица из «Преступления и наказания», старик Карамазов с его тысячами («Братья Карамазовы») или эпизод (почти карнавальный) сжигания денег в «Идиоте». Это своего рода долговые субстанции: «большие состояния», «богатство», «деньги», – те, кто не обладает богатством, определяют свою жизнь по долговым обязательствам, те, кто им обладает, могут одаривать, их дар определяется теми возможностями, которыми они обладают в качестве кредиторов. Деньги Достоевский рассматривает лишь в ограниченных значениях «давать в долг» или «копить» или «тратить», но они не имеют никакого дарственного (морального) назначения. Деньги отличаются от богатства. Деньги можно тратить, иметь или не иметь их, давать в долг, выигрывать или проигрывать, но всегда это что-то непостоянное, сегодня они есть, завтра их нет, в отличие от богатства, которое не измеряется временем денег, а является вневременной субстанцией, неким высшим незаслуженным Даром. Обладатель состояния – совершенно другой человек, нежели тот, кто озабочен добыванием денег.

Два плана, долговой и игровой, не просто пересекаются с третьим, планом произведенческим, но и не могут существовать раздельно, более того, они имманентны общему плану Произведения. В зависимости от избранной темы происходит смещение одного плана в другой, и кажется, что будто бы они зеркально друг в друге отражаются. Но есть и различия, причем значительные. я имею в виду отношение ко времени, точнее, временности. Действительно, в долговом плане время иначе переживается и используется, чем в игровом или эпилептическом. Ведь понятно, что если вы берете в долг, и не по случаю, а постоянно, если ваше существование зависит от того, как вы умудряетесь оперировать своими долгами, то, естественно, вы хотели бы распоряжаться временем долга (да и все время пытаетесь). Основной смысл ритуала «отдание долга» как поведенческой максимы – это затягивать/растягивать время, дробить на отдельные фрагменты все больше и больше, создавая разновременность в линейной последовательности времени взятого долга. В письмах Достоевского можно найти множество драматически представленных сцен «отдания долга»: долг перераспределяется, фрагментируется, просчитывается в колонках бесконечных цифр и чисел времени, движется от одного кредитора к другому, возбуждая слухи о кредитоспособности должника. Должник же, используя верных корреспондентов и друзей, пытается лавировать между требованиями кредиторов, принужден утаивать свои истинные намерения, «интриговать», тянуть время… И эта игра в «отдание долга» иногда столь же увлекательна, как и игра в рулетку. Можно сказать, что здесь поставлено на карту нечто большее, чем только просто выигрыш/проигрыш. Предел проигрыша для Достоевского в периоды его игровой страсти всегда заканчивался на часах («заклады») – не столько особо дорогой вещи, сколько знака, обозначающего предел, за который уже переступать нельзя. Последняя ценная вещь, отданная «под заклад», и была тем, что уже нельзя обменять на возможность выигрыша (у Достоевского это всегда оказывались часы – весьма символичный заклад времени)[92]. В случае же не «отдания долга к сроку» – долговая яма, позор и осуждение, самое серьезное из публичных наказаний, под угрозой исполнения которого достаточно долгое время приходилось жить Достоевскому.

«Теперь главный пункт собственно этого письма.

Денег у меня ни малейшей сломанной копейки. (Деньги, присланные вами и из „Зари“, были прожиты еще раньше их получения; почти все и пошли на уплату долгов). Из „Русского вестника“ я еще ничего не имею. И потому (поверьте, буквально) не имею и не могу достать денег для отправки рукописи в редакцию. Рукопись толстая, и спросят 5 талеров. И потому вот чего я прошу у Вас: с получением этого письма, ради бога, прочтите его по возможности немедленнее В. В. Кашпиреву (кроме NB на 1-й странице). Прошу я его мне выслать, если может, пятьдесят рублей, ибо мне очень тяжело. На рукопись надо 5 талеров, но и нам тоже надо. Ух, трудно. Если же нет пятидесяти, то хоть сколько-нибудь, хоть двадцать пять (но если возможно, то пятьдесят!). Но главнее всего: пусть вышлет ТОТЧАС ЖЕ, на другой же день. Вы получите письмо в среду. Если б он в пятницу выслал! Просьба моя к Вам – способствуйте этому! Тотчас же по получении денег, на другой же день, вышлю в редакцию рукопись. К тому времени все и письмо будет приготовлено, ни минуты не задержу. Да и теперь все совершенно готово. Хочу только последний раз перечитать, с пером в руках.

Итак – буду ждать!»[93]

Еще раз о так называемым «богатстве» и «деньгах», некоторые уточнения. Неожиданно появившееся богатство кн. Мышкина, миллионы Рогожина, малую часть которых Настасья Филипповна пытается сжечь в угаре траты, крупный выигрыш в рулетку героя повести «Игрок»… всюду возникает вопрос не о деньгах, а некоем странном богатстве, которое настолько велико, что лишает деньги всякой видимой власти и могущества. Деньги – то, что относится ко времени текущей жизни, то, что атакует время, точнее, ускоряет его беспредельно или подшпоривает, как плетью. Невозможно справиться с таким временем, которое несется во весь опор, не разбирая пути. «Время – не деньги». Тогда долг, «делание долгов» и есть способ, каким можно замедлить время для творчества, ускоряемое (насильственно) деньгами; а случайно обретенное богатство может его замедлить настолько, что им впервые можно будет управлять как заблагорассудится («Когда кончу роман, будет больше времени»[94]). Богатство – вот что определяет высшую свободу личности и его полную победу над временем. Деньги – не собственность (непереводимы в собственность, земля, дома и пр.), деньги – просто некая масса особых знаков, которые показывают как растрачивается и накапливается время. Достоевский не видел в деньгах экономического инструмента жизни и не стремился ни к обогащению, ни к экономии, ибо не принимал во внимание социальное назначение денег. Точнее, видел в них лишь некое внешнее условие, вынуждающее принять правила