Третий Рим. Имперские видения, мессианские грезы, 1890–1940 - Джудит Кальб

его славе и перечисляет в тексте многочисленные достижения Рима IV века в культурной, научной и социальной сферах. Значимо и то, что раннее христианство не играет роли в том идеальном представлении о многообразии Рима, о котором рассуждают персонажи Брюсова. Для него важнее слава земного мира.

При этом обожаемый Брюсовым Рим, идеальная империя и храм многих истин, парадоксальным образом породил окружение, в котором возникла и победила новая «истина», несовместимая с самой империей. Поддерживаемое не каким-то изначально присущим ему превосходством, а своей новизной и вдохновляющей силой судьбы, христианство набирало силу и в конце концов одержало победу. Брюсов изображает христианство почти постоянно в непривлекательном свете, не делая, в отличие от Мережковского, различия между жизнерадостной греческой верой и застойным, нетерпимым «историческим» христианством. Отец Никодим, вовлеченный в любовную связь с женой Тибуртина, лицемер и сплетник. Жена Тибуртина и старшая дочь узколобые и неприятные. Последователи Реи лишены духовности и преданы ее делу только из-за ночных оргий[187]. «Если есть “чудо” в христианстве, то только одно: что такая бедная содержанием религия, вся составленная из клочков египетской мудрости, еврейства, неоплатонизма и других учений, могла иметь такой успех», – заявил Брюсов в 1919 году [Максимов 1969: 185, примеч. I][188]. Единственный христианин, которого Юний и его языческие соратники неизменно считают достойным уважения, – это Амбросий, чья бесстрашная сила воли и великолепные организаторские способности напоминают даже консервативному Тибуртину римских героев прошлого. Но Амбросий, преданный приверженец христианства, настроен полностью уничтожить языческое прошлое – он ясно дает это понять в разговоре со своим двоюродным братом Симмахом об алтаре Победы:

Пусть гибнет Рим! – громовым голосом воскликнул епископ. – Пусть гибнет империя! На ее развалинах я создам другую, вечную и непоколебимую. Я воздвигну новый Рим, и уже не Город подчинит себе некоторые племена земли, но Церковь христианская объединит в одно стадо все народы! (127).

Слова Амбросия идут вразрез с идеальным представлением самого автора о религии и империи. Основное возражение Брюсова против образа мышления христиан, которых он изображает столь непривлекательно в своих романах, кроется в нетерпимости, которую он видит в новой вере, нетерпимости, допускающей существование только одного возможного нарратива, а не множества голосов, сливающихся в разнообразное целое. «Мы – путь и истина и жизнь; нет пути к Богу, как только через нас», – заявляет Рея, окруженная толпой поклонников Змия (327). Следует отметить, что историк Гастон Буассье, один из основных источников Брюсова при изучении дебатов Амбросия и Симмаха, утверждает, что настоящий Амбросий был на деле более предан идее религиозного плюрализма, чем Симмах, который хотел, чтобы римские боги были признаны основой официальной религии Рима. Брюсов, стремившийся в целом к исторической достоверности, здесь становится просто писателем и рисует Амбросия в самых ярких красках как непримиримого христианина[189].

В то же время важно признать, что в «Алтаре победы» самопровозглашенный язычник Юний не в силах удержаться от визитов к Рее и участия в религиозных церемониях, которые он считает отвратительными. Новая вера подавляет его, особенно в сочетании с потерей своего «я», порожденной страстью и духовным неистовством – неистовством, которое не пробуждает даже Гесперия, надменно-прохладная, несмотря на все многочисленные сексуальные связи. Тяга Юния к христианству, охватывающая его время от времени, и сомнения в его приверженности к язычеству, отраженные до некоторой степени в его отношениях с этими двумя женщинами, в обоих романах также подчеркиваются в беседах с отцом Николаем, который вынуждает его признать, что дело язычников обречено. «Значит, ты веришь в силу, – говорит он. – Так раскрой глаза – и ты увидишь, что сила на нашей стороне» (524). Николай объясняет, что у каждой эпохи своя вера: когда-то Юпитер был священен, но теперь Христос победил. Юний отвергает эту идею, упрямо настаивая, что «истина» на стороне язычников и что истины не умирают. Ответ Николая поражает: «Ты ошибаешься, юноша, истины умирают» (525). И когда удивленный Юний спрашивает его, означает ли это, что новая христианская истина тоже умрет, Николай, выступающий здесь скорее не как священник, а как сам автор, отвечает утвердительно, таким образом отрицая идею «одной вечной истины», которую выражают в романе Амбросий и другие христиане. В то же время Николай утверждает, что христианская истина просуществует много веков и надо следовать примеру судьбы, выбирая сильную веру. И сейчас таковой является христианская вера.

И когда Юний вновь отправляется исполнять свою антихристианскую миссию, схожую с миссией Юлиана, полный решимости, но раздираемый внутренним конфликтом, он помнит слова Николая, что очевидно из вступления к роману «Юпитер поверженный». Заинтриговавшая его сила в конце концов завладела им. Однако его обращение не полное: молодой инок не может сдержать волнение при мысли о Гесперии. Ее языческий образ все еще живет в его христианском сердце, подобно тому, как Амбросий управляет церковью, как когда-то его предки правили империей, а христианская Троица, по мнению одного языческого персонажа, напоминает о поклонении языческому пантеону богов (48). В конце концов полное обращение оказывается невозможным и ненужным. Рим продолжается в его христианском преемнике, и прежнее «я» Юния сохраняет в себе крупицы былого жизнелюбия, даже когда он запирает себя в монашеской келье. «Истины», старая и новая, сливаются воедино.

Брюсов структурно и тематически опирался в своих романах на произведения Мережковского, но в отличие от Мережковского он не создавал их как завуалированное отражение сложных задач, стоящих перед российской общественностью. При этом Брюсов полагал, что опыт художника должен проникать в его тексты: это было основой его художественной теории. Стихи Брюсова, написанные в период, предшествовавший созданию «Алтаря победы», очевидно связывали современную Россию с Древним Римом через постоянную демонстрацию реакции поэта на современные события, а Брюсов не раз отождествлял себя на протяжении своей жизни с Древним Римом. Поэтому не кажется надуманной идея связать также в определенной степени отражение мировоззрения Брюсова и жизненных впечатлений с его более поздними римскими произведениями[190]. Обращение к политическим, творческим и личным событиям, которые предшествовали его римским романам, обогащает нашу интерпретацию данных работ и помогает понять последующую реакцию Брюсова на изменения в культурной и политической жизни России.

Рим и Россия

О нашей молодой поэзии можно сказать словами Вергилия: Naviget, haec summa est, пусть она плывет (т. е. идет вперед, а не стоит на месте), в этом – все.

Валерий Брюсов. Смысл современной поэзии[191]

В одном из решающих моментов «Энеиды» Вергилия героя, отложившего свой отъезд из роскошного царства карфагенской правительницы Дидоны ради ее