Страшное: Поэтика триллера - Дмитрий Львович Быков

мой взгляд, в этом стихотворении хорошо отражен дух леса, который в каком-то смысле является как бы колыбелью человечества. Особенно европейцев. Славяне, галлы, германцы, саксы — мы все вышли из леса. Лес — наша врожденная среда и, по сути, единственное для человека органичное средообитание. Эта древняя связь с лесом усугубилась во времена неолита, когда люди как бы расправили евразийское пространство леса. Это закрепляется в нашем подсознании. Лес — колыбель или даже утроба матери. И это определяет его фундаментальный дуализм. Он как бы и свой, и близкий, и далекий, и добрый, и страшный.

Он четко ограничен. Это тоже важно, потому что мы всегда можем увидеть границу леса. И в то же время он бесконечен. Попадая внутрь леса, мы совершенно теряемся. Это бесконечное пространство. На мой взгляд, мы вообще все остальные локации воспринимаем через призму леса. Лес — одновременно прообраз и дома, и океана. Но — и на этом построено множество триллеров о выживании — это единственная природная локация, где неподготовленный человек, современный, сможет выжить относительно долгое время. Особенно если у него есть огонь. Огонь питается лесом — но может спасти, если правильно с ним обращаться. Если нет — отношения огня с лесом выходят из-под контроля. Лес — как бык-родственник, чье предательство рождает тайный ужас. Так и возникает главный мотив саспенса. Например, был популярный сериал ‘Stranger Things’. И там лес, который вокруг этого города, — по сути, равноправный герой сериала. Он создает таинственную, гнетущую атмосферу. В нем обнаруживается переход между мирами. И один из героев, мальчик в первой части, когда попал на другую сторону, прятался в дереве. И вообще это тоже частый мотив — когда лес превращается в дом или в убежище.

По-настоящему страшные события происходят в доме, как в рассказе Грина «Окно в лесу». А в лес люди сбегают. Стандартный топос любого фильма ужасов — хижина в лесу, но самое страшное как раз происходит в хижине, а в лесу, в его пространстве можно спастись. Знаменитый Шервудский лес, например:

Нет надежнее приюта,

Скройся в лес — не пропадешь!

...Все, кто загнан, неприкаян —

В этот вольный лес бегут...

При этом лес — одна из немногих локаций, чуть ли не единственная, которую человек способен уничтожить. Болото, океан, горы — все неуязвимо. А лес можно вырубить, сжечь и так далее. Но в то же время лес и позволяет раскрыть наш потенциал очень часто. То есть в лесу происходит процесс инициации. И это в равной степени касается и леса Винни-Пуха, и джунглей Маугли. Кстати, Винни-Пух играет относительно Кристофера Робина примерно ту же роль, какую Балу играет в джунглях: он учитель, транслятор истинного мировоззрения.

А еще очень часто лес становится символом наших подсознательных страхов. Человека, особенно его душу, часто сравнивают с лесом: чужая душа — темный лес. И у этого сравнения нет отрицательных коннотаций. Можно вспомнить, например, роман Теодора Фонтане «Эффи Брист», где отец героини про все говорил — «Это темный лес». Этим, кстати, заканчивается роман в качестве универсального метафизического вывода. И так же - «Темный лес» — называется знаменитый фантастический роман Лю Цысиня об отражении инопланетного вторжения.

Для передачи настроения и атмосферы лес практически идеален, он воздействует на любого читателя — потому что у всех есть опыт прогулок в лесу. И мы знаем, насколько лес разный — в разные сезоны, при разном освещении, при разной погоде. Лес может быть и другом, и врагом, и равнодушным наблюдателем. А такая амбивалентность в триллере бесценна.

— Замечательно. Теперь послушаем про море.

— Для начала напомню вам стартовый эпизод японского «Кольца» — оно же «Звонок» — Хидео Накаты: «Если вдруг увязнешь в тине, встретишь гоблинов в пучине». Мне кажется, что эта девушка на морском берегу, со странными телодвижениями и странными стихами, страшней, чему Гора Вербински. Море — самая обманчивая, изменчивая и загадочная локация: это традиционно средоточие таких чудовищ, какие на земле неизвестны и непредставимы. Это любимая тема Лавкрафта с его людьми-рыбами, еще Эдгара По она волновала, гриновская и конрадовская неоготика с морем связана теснейшим образом. Морское дно изучено хуже всех остальных рельефов, не говоря о том, что животный мир мирового океана, по свидетельствам биологов, изучен едва на десять процентов. Эталоном триллера мне представляется «Под водой» — раньше это была «Гравитация», но теперь я понимаю, что Сандре Баллок еще повезло. В «Гравитации» просто можно умереть, не попасть на станцию, не вернуться назад. А вот «Под водой» все намного хуже. Космос пуст, а Марианская впадина густонаселена. И мой опыт в Египте и на Мальдивах, с подводным плаванием, — там отчетливо чувствуешь границу, где есть еще свет и какая-то жизнь, а вот рядом бездна, и в этой бездне наверняка обитает Ктулху. Плюс, разумеется, море выявляет в людях такие же непознанные глубины — смотри «Морского волка» или «Остров сокровищ». Самое ужасное, что этот подводный ад спокойно сосуществует с землей, земля о нем как бы не подозревает, шаг — и ты в другой среде с другими законами. «Челюсти» с бесчисленными продолжениями — еще самая невинная из этих фантазий. У Мелвилла — а «Моби Дик» безусловный метафизический триллер, хоть и замаскированный под хронику китобойного плаванья, — можно найти образ океана как смерти, загробного мира, а корабль выступает в функции гроба (в котором и спасается в итоге повествователь, Измаил). Моби Дик, обитающий там, — метафора Бога, который не добр и не зол, а просто принципиально непостижим; единоборство хромого Ахава с ним — поединок Иакова с Богом, и никакой победы для человека тут не предусмотрено. Океан — единственное место обитания Бога, там, а не в космосе, он прячется от людского взгляда. У Тютчева в «Последнем катаклизме» (1829) присутствует эсхатологическая догадка:

Когда пробьет последний час природы,

Состав частей разрушится земных:

Все зримое опять покроют воды,

И божий лик изобразится в них!

То есть океан — место последней катастрофы, последней встречи творения с Творцом.

— Чудесно, тем более что моя главная книга, работу над которой я с наслаждением откладываю, как раз и называется «Океан», и посвящена она истории человека из Сомертона, хотя очень сильно преображена там. Но есть вещь похуже океана — это болото. Кристина Бояркина, прошу.

— Начнем с болотного цикла Блока, 1905 год