Текст и контекст. Работы о новой русской словесности - Наталья Борисовна Иванова

3

Казус Проханова порожден не журналом «Наш современник», при всем уважении к вкладу этого издания в распространение прохановских изделий (сколько романов Проханова нашли там читательскую могилу, не сосчитать), – а издательской поддержкой либерального, свободолюбивого, независимого Ad Marginem. Поддержка была пропиарена премией «Нацбест», особое прохановское спасибо Виктору Топорову. Напомню брошенные в небо чепчики либеральных дам, в частности, «Новой газеты», регулярно печатавшей публицистику Захара Прилепина – восторги прекратились только после его просталинских откровений, тут уж дамы не стерпели и провели пред ним красную линию. Но Захар Прилепин (кстати, это не имя, а псевдоним) к тому времени уже не нуждался в «Новой», были союзники покрепче и повыше. О забавном: на церемонии «Большой книги», где премию Прилепину должен был вручать Сергей Нарышкин, – я сидела на ряду за ним, Нарышкиным, и все наблюдала своими глазами, – перед выходом для вручения он обернулся и быстро спросил: как имя-отчество? Не знал тогда Нарышкин, что Аннушка масло уже купила, трамвайные пути приближаются, вскоре придется делать свой выбор и, слегка заплетаясь языком, донести его до самых главных ушей, ну и нас, молчаливых телезрителей, накануне роковой даты февраля… теперь наверняка и соединившись душой с одним из идейных вдохновителей «спецоперации». Ну да ладно. Кто ж знает свое будущее? Горизонт планирования скукожился… Но вернусь к писателям. Вы писатели? – Мы писатели.

Ваша фамилия Проханов? Прилепин? Появились литераторы помоложе и поэкстравагантней – на литературной сцене расставил ноги в черных бутсах Михаил Елизаров. Для разогрева сначала шокировал публику своим анти-«Pasternak» ом, а литературно-либеральное сообщество, не поняв сути месседжа, восторженно вручило ему «Русского Букера» за «Библиотекаря» – роман с агрессивной ностальгией по соцреализму. «А что вы хотите от советских выкормышей», – прокомментировал это решение Андрей Немзер, проходя мимо моего премиально-ресторанного столика. Неудивительно, что после таких вручений Андрей Семенович, один из самых ярких и активных газетных критиков, с критикой завязал.

Так что процесс реализации ностальгии по советскому, превращения ее в дела, был долгим – и развивался почти четверть века, пока не воссоединился с воображаемой ностальгией по имперской России и не подчинил саму реальность. Обогащенная ностальгия превратилась в настоящее – но поскольку замена иномарок «москвичом» еще только предстоит, процесс «впередназад» уже не воспринимается как игровое ретро. Это уже не игра – это наша родина, сынок.

4

За последние два десятилетия по всей стране – я наблюдаю это в Москве, но информация о других городах доступна, слава интернету, – распространяется монументальная пропаганда в виде новых памятников историческим фигурам, советским и «русским». Не могу же я назвать князя Владимира, Александра Невского и Ивана Грозного – перечисляю тех, кому воздвигнуты в последние годы новые памятники, – «российскими», что было бы корректно по отношению к нашему небывалому государству, но некорректно исторически.

В соответствии с новейшей эстетической программой столицу украсила фигура «человека с ружьем», условного Михаила Калашникова с готовым к бою автоматом Калашникова в руках. (С памятником, правда, вышел конфуз – на постаменте, как оказалось, был изображен автомат Шмайссера, а не оружие отечественного изобретения, что наводило на совсем ненужные и непатриотичные мысли.) Советский анекдот – помните? – что ни делаем, получается автомат Калашникова, – превратился в монумент. Постамент с фигурой Калашникова с калашниковым в руках дополняет меньшая по масштабу композиция: половина земного шара захвачена лапами дракона, в пасть которому вонзает копье некрупный по масштабу, чтоб не соревноваться с Калашниковым, Георгий Победоносец. Памятник, угрожающий автоматом гражданам, проезжающим по Садовому кольцу в автомобилях иностранных марок (нашествие «москвичей» только в замысле), выполнен в антрацитовом цвете. Месседж скульптурной группы на Садовом ясен: кто к нам с любой стороны земного шара придет… тот от копья с автоматом и погибнет. А можно и так разъяснить эту метафору: кругом враги. Причем враги – это мы, проезжающие.

Одни памятники насаждаются – другие исчезают. И не думайте, что Ленину или Сталину. Памятник советскому автомату с приделанным к нему человеком водрузили прямо в центре, а памятник академику Сахарову удалили с площадки Музеона – ее еще поискать было надо – вроде бы на реставрацию. Сообщают, что обнаружили его в Нагорном Карабахе – туда, мол, позволил его перевезти автор скульптуры. Видимо, не очень хотевший, чтобы памятник Сахарову располагался фактически на свалке монументов – по соседству с убранным с Лубянки Дзержинским, Сталиным с отбитым носом, Калининым и другими перемещенными с улиц Москвы вождями. Что же до Нагорного Карабаха – это по крайней мере логично, обусловлено защитой Карабаха со стороны Елены Боннэр и Андрея Сахарова.

Важнейшим из искусств пропаганды, как известно, является кино. За последние годы в кинематографе наблюдаются две тенденции производства смыслов: присоединить зрителя к азарту советских спортивных побед (мускульное торжество побед над «врагом», желательно заокеанским – блокбастеры «Движение вверх», «Легенда № 17», «Чемпион мира», «Мистер Нокаут») и к историческим победам России – линейка псевдоисторического кино. Цель: вложить в зрителя «чувство законной гордости» за то, чего он сам не совершал. Соответствие реальным историческим фактам не имеет для пропагандистского кино никакого значения. Такие фигуры были? – Были. Или – возможно, были. Участвовали? – Участвовали. Или – возможно, участвовали. Остальное домысливается. Обновим, огламурим картинку из прошлого, костюмируем его, а было так, или не совсем так, или совсем не так, разбираться необязательно. Да и кто будет разбираться, с каким культурно-историческим багажом? И не задерживаемся на достигнутом – быстро изготавливается следующее кино, чтобы смотрели и не подавились. Опровержения историков здесь не работают. Миф важнее и, главное, действеннее правды.

Так кинематограф поступает и с Великой Отечественной, и с Серебряным веком, и с декабристами. В последнем случае – «разоблачая» свободолюбивых офицеров, что покусились на царскую власть и захотели конституции. Так возникает кинематограф, представляющий гремучую смесь «советской мечты» с имперской идеей. По воспоминаниям, Алексей Толстой говорил: «Наш Иосиф хочет советизировать Петра». По схожим лекалам «империализируется» советская история.

Пропустим пропагандистские шоу – имя им легион, обратимся к сериалам. Переключая вечером каналы, не покинешь СССР или воображаемую Российскую империю – с соответствующими победами российского оружия, умнейшими царицами, лукавыми интригами царского двора и привлекательными военачальниками. Только в голове обыкновенного телезрителя сериалов сюжеты и оценки режимов мало совместимы. Даже – несовместимы. В затейливо устроенном сознании программного директора федерального канала сочетаются замечательные большевики и их справедливая победа в одном сериале – и царская, аристократическая победа в соседнем по расписанию. (Но если вспомнить о гибридной советско-имперской ностальгии, то там все прекрасно сочетается.) Ответить на вопрос, хороша или плоха по отношению к человеку была власть, невозможно. Изображение (картинка) вообще ставит в тупик. Лагеря, если действие телесериала происходит в ГУЛАГе, декоративно привлекательны («Зулейха»), отстроены из свежей лиственницы, – не бараки, а почти коттеджи.