Текст и контекст. Работы о новой русской словесности - Наталья Борисовна Иванова

прошлого, а о жестокой попытке повернуть исторический процесс, если сразу не удается свернуть ему шею. Попытке, принимающей ужасающе разрушительные, убийственные, а порой смешные формы.

Из совсем свежих-смешных: в день 100-летия советской пионерии, 19 мая 2022 года, состоялись ее поминки: учреждение нового молодежного объединения «Большая перемена».

Еще одна новость, из премиальной жизни: объявление премии имени Александра Чаковского, успешного главного редактора «Литературной газеты» брежневского времени. Именно советский редактор тире топовый функционер тире так себе советский писатель взят за образец для новых редакторов и писателей.

«Ностальгия по советскому» возникла сразу после распада СССР, еще в начале 1990-х. Но между ностальгией и попыткой реального возвращения – большой прыжок. И мы его совершаем по принципу впередназад – зависнув над пропастью, в которой может исчезнуть все, со всем содержимым, включая ностальгию.

Подданные небывалого государства снабжаются имплантами вместо ампутируемой памяти. Улицы городов в дни бывших советских праздников декорированы флагами, включая советский, с использованием наглядной агитации. Нарядные флажки, цветы и гирлянды, счастливые лица детей и молодых белозубых матерей на плакатах, рекламе, открытках, переосмысляющих советское былое, – яркие свидетельства разворота в прошлое. О том, что оно совсем не было счастливым, свидетельствуют совсем другие артефакты – но их не выставляют, не тиражируют.

В 1991-м – пользуясь образным выражением Василия Васильевича Розанова о дореволюционной России – СССР слинял за три дня 19–21 августа. Уже тогда мною была зафиксирована попытка подсоединения к той, прежней, «слинявшей» (неприятное слово, однако, – но весь Розанов был малоприятный) России. Сразу раздались восторженные слова о только что пережитой «Преображенской революции». Застенчивым курсивчиком пробегало определение «великая». Помню непосредственное чувство удивления – откуда ж взяться «Преображенской»? Да и кто о празднике Преображения думал и даже помнил в эти дни? О том, чтобы не продуть всю перестройку разом – думали, за то и стояли у Белого дома. Насчет Преображения – сомневаюсь.

Прямого подсоединения к России старого, еще дореволюционного образца не получилось. Инициаторы подсоединения, можно сказать, голыми руками держали оборвавшиеся провода – искрило, но ток не пошел. Причин тому много, и много интересных конференций можно провести на эту тему, – но главная причина состояла в том, что грандиозный советский эксперимент все-таки удался. Новый, советский человек за десятилетия советской власти получился. Несмотря на смену режима, homo soveticus выжил и стал успешно размножаться путем почкования. Уж тех поколений, кому обещано было жить и работать при коммунизме, нет, ушли в мир иной, так обещанного и не узрев. (Моя учительница в третьем классе, обращаясь ко всем ученикам, говорила: если бы все были, как Иванова (то есть я), у нас давно был бы коммунизм.) Но и не вооруженным социологической экспертизой зрением видно, как этот тип человека повторяется в новых поколениях, закрепляется в новой реальности. Как активно он поддерживает и распространяет знаки – подпевает, пляшет, читает свои плохие стихи (за хорошие гонорары) на госконцертах и телепросторах. Никогда не верила в достижения Трофима Лысенко, но поверишь в результаты грандиозного советского эксперимента, поскольку результат – вот он тут, рядом: 100 лет отрицательного отбора даром не прошли.

2

Однако возникла еще одна разновидность ностальгии – воображаемая. Воображаемая ностальгия по воображаемой России, утраченной в результате октябрьского переворота. Той самой, которая первый раз, в 1917-м, «слиняла в три дня».

Эта воображаемая Россия начала постепенно оформляться в ностальгическую идею восстановления не СССР даже, а Российской империи в ее бывших границах. Мысль, если попадет в упертую извилину, может материализоваться. Что там большевики начудили, какие границы начертили по линейке для братских социалистических республик? Можем и отменить. В процессе, так сказать, декоммунизации. То есть: ностальгия по советскому начала срастаться с воображаемой ностальгией по воображаемой России, вырабатывая идейный мутант. Советизируя ностальгию по империи.

Обращаясь к понятию человек советский, я не имею в виду никаких биологических процессов. Хотя и антропологический, на мой взгляд, поворот произошел, – убедителен в этом плане портретный ряд современных чиновников, например. Но я имею в виду мутации в головах. Не буду выходить за пределы своей компетенции, загляну со стороны мне более или менее знакомой, эстетической.

Сошлюсь и на свою книгу «Ностальящее» (Москва, 2003), статьи и заметки для которой написаны в конце 1990-х – начале 2000-х. Я придумала это слово-кентавр, обозначающее реальное понятие: жить в настоящем с удовлетворяемой разными способами ностальгией. Удовлетворяемой эстетически, поскольку в других областях жизни от советских принципов – ведения экономики, внешней и внутренней политики и т. д. – новый режим отказался. Но произошла одна странная вещь. «Стилистические» (как говорил Андрей Синявский на судебном процессе) расхождения с советской властью, столь заметные в горбачевские и первые ельцинские годы, сменились на другой тренд – стилистическое схождение с ней. Советское вошло в моду. Причем вот что интересно – вошло в моду не то, что было подавлено в советское время, искусство андеграунда 1970-х, например, а именно советское, даже массово-советское, вроде «Кубанских казаков». Пырьевщина вошла в моду – в разных областях культуры и искусства. Старые песни о главном, которые начали распевать на разные голоса, включая Парфенова, еще и повязавшего – ведь у нас карнавал! – красный галстук. Да еще по старому «Огоньку», с его фейк-содержимым, сочинять и распространять свои успешные альбомные «Намедни». В общем, «как повяжешь галстук, береги его, он ведь с красною икрою цвета одного», – еще в 1970-х так высмеивали пафос пионерского стиха. Включая Андрея Бильжо, тоже с нескрываемым удовольствием этот галстук нацеплявшего и открывшего ресторан «Петрович» с гранеными стаканами и кулинарией по советским рецептам. (Интересно: а на фестивалях «СловоНово» этот советский карнавал имеет продолжение? Это я так, в сторону.) Включая специальное меню ресторана «Павильон» на Патриарших прудах, в самом изысканном месте Москвы. Люди советского стиля, образцовые советские телеведущие, рупоры пропаганды Анна Шатилова и Игорь Кириллов, стали привечаемыми и авторитетными. Коммуналка в программе «Старая квартира», – отметим слово «старая», – придуманной Виктором Славкиным. Теплые, человечные отношения в экранизациях и фильмах о позднесоветских радостях, любимых всеми категориями бывших и новых советских и постсоветских людей, беспроигрышно повторяемых к каждому празднику по всем телеканалам. Появились успешные галереи, а в них успешные продажи советской соцреалистической живописи. В Новой Третьяковке прошли выставки-блокбастеры народных художников СССР Гелия Коржева и Юрия Пименова. Распространился негласный – а может, и гласный – слоган: в соцреалистическом прошлом нашего искусства все не так однозначно. И ведь действительно неоднозначно! Для обозначения этой неоднозначности достаточно было бы поместить Коржева и Пименова в раму истории, в контекст запрещенного именно тогда, когда эти художники обрели свое ведущее функционерское положение, искусства. Но контрастный контекст – не другими залами Новой Третьяковки, за этим надо идти отдельно, – обозначен не был.

А современные писатели?