Элиас Лённрот. Жизнь и творчество - Эйно Генрихович Карху

С просветительско-рационалистическим — и в то же время исто­рическим — подходом Лённрота к обычаям, обрядам и религиям мы еще не раз встретимся — это было чрезвычайно характерно для него. Лённрот был в общем-то религиозным человеком, можно сказать, правоверным христианином-лютеранином, но его религиозность не перерастала в иррациональный экстаз, она оставалась скорее этико-­гуманистической и рационально-прагматической.

В карельских деревнях Лённрот вплотную столкнулся со старооб­рядцами, с их особым бытом и моральными нормами. «Здешние фин­ны, — писал он в путевых заметках 1832 г., — считают гостеприимст­во добродетелью, а возможно, даже религиозным долгом, но сами же, к сожалению, нарушают его, примером чего является суеверный за­прет не есть из миски, что стояла перед инаковерующим. Поэтому в поездку следует брать с собой свою чашку, которую потом можно вы­бросить. Правда, в некоторых домах имеются чашки и миски специ­ально для инаковерующих и там всегда можно поесть». Но соседи могли осудить соседа за такую вольность. По наблюдениям Лённрота, люди были разные, в том числе по отношению к строгим нормам ве­ры. Некоторые отличались крайней нетерпимостью. «Их религиоз­ный фанатизм зашел так далеко, что даже лошадям, на которых наши крестьяне отправляются в Кемь, не позволяется пить из тех прорубей, из которых пьет их скотина. Если кому случается нарушить этот за­прет и напоить лошадь, женщины тут же окружают его и начинают орать во всю глотку: «Опоганили нашу прорубь!» Один из наших кре­стьян, по-моему, удачно ответил женщинам: «Пусть лошадь пьет, — сказал он, — все лошади одной веры, что наши, что ваши».

Но подобный фанатизм и нетерпимость все же не были всеоб­щими. Среди раскольников были разные течения и разногласия в вопросах веры, а иногда проявлялся и некоторый скептицизм. Бу­дучи в деревнях в районе Кестеньги, где он посетил и раскольниче­ские скиты, Лённрот задал одному из жителей следующий вопрос: «А сколько всего богов?» — на что последовал неожиданный ответ-шутка: «А кто их считал, как-то раз семь возов из Москвы в Питер доставили». Сам по себе вопрос был обычным в устах исследовате­лей-этнографов и фольклористов, когда они хотели выяснить, в ка­кой степени жители придерживались еще языческого многобожия и в какой церковного единобожия, но ответ был шутлив и ирони­чен. Лённрот любил шутку, в его путевых заметках и письмах нема­ло забавных подробностей. Грот с удовольствием отметил эту черту в письме к Лённроту от 29 марта 1843 г.: «Читал я твои письма из Ар­хангельской губернии и вообще с дороги. Они очень забавны и по­казывают в тебе много юмору».

Из наблюдений Лённрота следует, что тогдашняя граница между Финляндией и российской Карелией не изолировала людей настоль­ко, чтобы исключить всякие контакты, в том числе в вопросах веры. В Финляндии были православные приходы со своими священника­ми, сотни карельских коробейников ежегодно ездили в Финляндию. В пограничных российско-карельских деревнях наблюдался, по сви­детельству Лённрота, и некоторый интерес к лютеранству. «Народ здесь очень религиозный, — писал он, — но все же не настолько, что­бы презирать наше вероисповедание. Когда наши священники про­водят в деревнях по финскую сторону границы проверки по чтению катехизиса и объясняют Библию, многие крестьяне из ближних рус­ских деревень обычно приходят их послушать. Некоторые, я слышал, говорили, что им больше нравится, как объясняют слово Божье наши священники, чем свои».

Отчасти это могло происходить именно потому, что лютеранская церковь приучала людей к грамоте. В карельских деревнях грамотных крестьян, по представлению Лённрота, было мало, разве что один че­ловек из ста. В каждом приходе (волости) полагался священник, но в Вуоккиниеми его не было. Приезжий священник бывал раз-другой в год, совершал спешно обряды — крестил, венчал, отпевал. О продви­жении грамотности среди крестьян в этих условиях говорить было трудно, к тому же у жителей не было религиозных книг. «А учиться они безусловно хотят, — считал Лённрот. — Если бы сочли грамот­ность полезной, то ее развитию можно было бы способствовать, на­нимая учителей из числа православных финнов в приходах Иломантси и Липери. В обоих приходах крестьяне свободно читают финские книги и могли бы, не испытывая особых затруднений, обучить этому своих единоверцев».

Одной из черт рационалистической натуры Лённрота было то, что он не испытывал особого пиетета к священнослужителям — ни к лютеранским, ни к православным. Среди его знакомых были пас­торы, с которыми он поддерживал деловые и дружеские отноше­ния, но скорее светского характера. Впрочем, о Лённроте рассказы­вают, что поскольку он уже в отрочестве был начитан в церковных книгах, местные прихожане в Самматти иногда просили его про­честь проповедь в церкви, в чем он не отказывал. Такое, по расска­зам, случалось и в позднем возрасте, когда Лённрот жил на профес­сорской пенсии в Самматти. Неизвестно, о чем проповедовал Лён­нрот в церкви, — скорее всего о нормах христианской морали и о более или менее земных людских заботах. Во всяком случае его письма к знакомым священникам были обычно «мирскими» и не затрагивали непосредственно вопросов веры; в них шла речь о ка­ких-нибудь практических делах, например, о просветительной дея­тельности, об издании газет и т. д.

Была, правда, одна тема, обязывавшая Лённрота касаться воп­росов религии, хотя тоже больше со стороны практической жизни. Тема эта — уже упоминавшееся пиетистское религиозное течение внутри лютеранства. К пиетизму Лённрот относился отрицательно, причем еще и как врач, поскольку ему приходилось сталкиваться со случаями, когда крайние формы изнуряющей религиозной экзаль­тации и фанатизма приводили к психическим расстройствам и даже к гибели людей. В области духовной пиетисты осуждали все свет­ское образование, просвещение и даже народную культуру, якобы противопоказанные истинному христианству.

В 1835 г. Лённрот выступил в газете «Гельсингфорс Моргонблад» со статьей о пиетистском сектантстве в округе Кайнуу, которая вызва­ла ответную полемику со стороны пиетистских священников. Лённро­та обвинили в «безбожии», в том числе за его просветительную и фольклорно-публикаторскую деятельность; он вынужден был напеча­тать в своем журнале «Мехиляйнен» статью-протест пастора-пиетиста Ю. Ф. Берга, который вступил с ним также в частную переписку. Из двух ответных писем Лённрота к Бергу явствует, что ему необходимо было как-то определиться в своих собственных религиозных убежде­ниях. В письмах Лённрот упоминал о своем прежнем «безверии» (име­лись в виду сомнения в некоторых религиозных догматах, например, в воскрешении из мертвых), допускал мысль о возможной односторон­ности своих суждений о пиетизме и выражал надежду, что ему удастся как-то приблизиться к Богу, а молодым пиетистским священникам — придать движению более приемлемое направление.

Сохранились кое-какие сведения