Текст Достоевского. Историко-филологические разыскания - Петр Александрович Дружинин

в Петербургский цензурный комитет одновременно два отпечатанных издания: во-первых, «Записки из Мертвого дома, часть первая», которая была отпечатана в количестве 400 экземпляров[212], во-вторых, июльскую книжку журнала «Время», отпечатанную тиражом 4500 экземпляров[213]. После того как в тот же день цензор А. А. Постников (1821–1883)[214] подписал билеты на выход изданий в свет, оба издания отправились подписчикам «Времени». Одновременно мы можем видеть и количество новых подписчиков журнала, которые добавились за полгода и для которых и было отпечатано второе издание приложения.

Безусловно, новое издание приложения нигде не было анонсировано, как не было в печати и объявлений о продаже этого издания у книгопродавцев: очевиден был риск возникновения конфликта с А. Ф. Базуновым, тогда как о приложении ко «Времени» книгопродавцу было известно. Именно по этой причине на втором издании нет соответствующего указания, а обложка его полностью повторяет обложку январского тиража.

В данной связи нужно вспомнить, что ранее уже поднимался вопрос о моральной стороне деятельности М. М. Достоевского – издателя. Наиболее известны «незаслуженные обвинения в его нечестном поведении с авторами в оплате гонораров»[215], которые В. С. Нечаева, анализируя гонорарные ведомости «Времени», представила как безосновательные[216]. Однако ситуация с неучтенной перепечаткой «1862(1)», по-видимому, имеет самостоятельное значение для характеристики редакционной практики М. М. Достоевского как издателя «Времени».

При рассмотрении различий этих трех изданий – «1862(1) – I», «1862(1) – II», «1862(1) – III» нужно прежде обратить внимание на первое и второе издания, то есть на подборку вырезок из «Времени» и на отдельное издание с цензурным разрешением «8 января 1862», которые как будто должны быть идентичны, поскольку речь идет о публикации в журнальной книжке и отдельном оттиске. Однако идея оттиска первой части возникла у братьев Достоевских, как мы думаем, только в конце лета 1861 года. Дело в том, что именно с 5-й главы, то есть с публикации в сентябрьской книжке «Времени» 1861 года, мы отмечаем, что и журнальная публикация, и приложение («1862(1) – II») печатались с одного набора. Предыдущие же главы для приложения («1862(1) – II») набирались заново, поскольку журнальный набор этих глав ко времени возникновения идеи отдельного приложения был уже рассыпан. И далее, начиная с 5-й главы, мы видим лишь переверстку, которая была связана со сменой колонцифр и необходимостью избавиться от спусков первых полос глав, которые присутствовали в публикациях «Времени». При этом даже здесь можно встретить некоторые неминуемые различия, которые объясняются техническими огрехами, как, например, случайное осыпание строк края наборной полосы при переверстке. Последнее видно на страницах 255/80, где из-за этого меняются переносы на второй и третьей строках снизу: «платье об- | тирается» / «платье | обтирается», «три го- | да» / «три | года».

Но наибольший интерес представляет источник «1862 (1) – III», то есть приложение с цензурным разрешением «21 июля 1862». В особенности потому, что текстуально он отличается не только от предыдущих, но и вообще от всех остальных изданий «Записок из Мертвого дома». По крайней мере, наряду с опечатками, неминуемыми при перенаборе, мы наблюдаем иную языковую картину. Это и нарочитое слитное написание частицы не, как и ряда предлогов, со следующим словом; это и введение дефиса и образование посредством его множества сложных слов; это и употребление ферта вместо фиты; это и устойчивые изменения в пунктуации, в том числе принудительное введение закрывающих кавычек… Причем в первых пяти главах указанные изменения заметны особенно.

Приводимая нами таблица (см. Таблица 1) с примерами вариантов текста дает возможность не только увидеть, насколько это издание отличается от других вариантов источника «1862(1)», но и сравнить отмеченные нами примеры с другими вариантами текста «Записок из Мертвого дома». Эти сопоставления представляют значительный интерес для характеристики орфографии Ф. М. Достоевского; они наглядно демонстрируют нам как несоответствие ее сложившемуся в науке представлению, так и порой противоречащие авторской воле орфографические решения академического Полного собрания сочинений.

Показательны случаи, когда изменения «1862(1) – III» переходят в издание «1865». В случае с другими вариантами текста это бы признавалось академической текстологией в качестве признака авторского вмешательства: В. Д. Рак причисляет к «авторским, или по крайней мере авторизованным вариантам» исправления в источнике «1865», которые потом обнаруживаются и в четвертом издании – «1875»[217]. Однако мы уже указали, что Ф. М. Достоевский не имел никакого касательства к источнику «1862(1) – III», и эти «переходящие исправления» – не более чем совпадения, которые невозможно причислить к последовательной авторской правке. Равно так же, как нам кажется, бездоказателен тезис о принадлежности писателю совпадающей правки «1865» и «1875».

Укажем и некоторые частные случаи различий, на которые бы мы хотели обратить особенное внимание (Табл. 1):

(Табл. 1, № 62–63). Написание слова «фартикультяпность». Именно в «1862(1) – III» «фортикулянность» сменилась «фортикуляпностью». Судя по всему, ранее слово печаталось в ошибочном написании, по крайней мере в авторской рукописи «Сибирской тетради», подготовительной к написанию «Записок из Мертвого дома», мы видим: «137) Остолоп! Никакой фартикультяпности нет»[218]. То есть Ф. М. Достоевский пропустил неверное написание как минимум трижды.

(Табл. 1, № 54, 111, 114, 122). Написание «гошпиталь» присутствует только в источнике «1862(1) – III», тогда как во всех остальных, к которым Ф. М. Достоевский, по-видимому, имел отношение, мы видим «госпиталь». Однако важно заметить, что в наборной рукописи («НР») с началом главы «Госпиталь» Ф. М. Достоевский пишет именно «Гошпиталь», и ровно это же написание обнаруживается в публикации главы «Товарищи», которая напечатана во «Времени» отдельно, позднее основного текста, и отличается от него языковыми особенностями («Время», с. 238).

(Табл. 1, № 209). Это редкий пример приведения текста к орфографическим нормам (в тот момент еще недостаточно устоявшимся), поскольку собственно орфографических ошибок (не опечаток) в тексте не много. В данном случае, вероятно, была путаница, и «есть» (глагол «быть» в 1-м л. ед. ч.) написан через ять, «ѣсть», но в этом написании это уже не глагол «быть» (у Даля «бывать»), а именно глагол «есть» (принимать пищу), который пишется через ять (ѣда, ѣсть).

(Табл. 1, № 140). Введение в источнике «1862(1) – III» закрывающих кавычек там, где их не было, заставляет обратиться к работе Т. А. Касаткиной, рассмотревшей «только открывающую кавычку» как пунктуационный прием писателя[219]. Сопоставление же с первой публикацией довольно показательно, поскольку первоначально Ф. М. Достоевский вовсе не использовал кавычки.

Хотя отчасти справедлив вывод, что для эволюции текста «Записок из Мертвого дома» характерна «постепенная, от переиздания к переизданию, замена устарелых, разговорных и просторечных словоформ современными литературными»