Сдвиги. Узоры прозы Nабокоvа - Жужа Хетени

подтекстам: пушкинскому (эпиграмма); гоголевскому – палкой бьют Поприщина в сумашедшем доме; сологубовскому: передоновская трость украшена кукишем, который и получает в результате набоковский герой. На палке Феликса другой знак – глазок, намекающий на метафизическую и писательскую слепоту Германа» [НРП, 3: 776].

246

Суть скандала в том, что баронесса, вдруг поняв, что ее выгонят из имения, восстанавливает актом мести свое превосходство, направляя гнев против невинного и незнакомого студента. Белый использует следующий сюжетный ход: «мстительный враг его совершил над ним казнь: судьба возвращала его в те места, откуда он еще только вчера бежал» [Белый 1990: 142]. Глава «Скандал» основана на приеме поэтики скандала, вошедшего в русскую литературу начиная с романов Достоевского.

247

В иудейско-христианской символике жезл Моисея превращается в змею; жезл Аарона расцвел миндальным деревом; в руках Иисуса жезл также исполняет роль, чудотворную, защитную, паломническую (знак бездомности), ср. Христос с палкой и Добрый Пастырь. Палка предсказывает мученическую и жертвенную смерть Христа на кресте. Магическая сила жезла используется в обрядах инициации. На первой карте Таро Маг держит в руках волшебную палку. Когда израильтяне возроптали на Аарона, Моисей по повелению Божию приказал начальникам колен принести свои жезлы, и на них он написал имена тех, кому они принадлежали. На жезле колена Левиина он написал имя Аарона. Все жезлы были положены в скинии собрания перед ковчегом; на следующее утро жезл Аарона расцвел, пустил почки, дал цвет и принес плод. В память этого он сохранялся потом перед ковчегом откровения или внутри него (Числа 17). Жезлы фараона были истреблены: «каждый из них бросил свой жезл, и они сделались змеями, но жезл Ааронов поглотил их жезлы» (Исход 7:12). Курсивом мной выделена палка с именем, пратекст для палки в «Отчаянии».

248

По мнению исследователей и комментаторов романа А. Долинина и О. Сконечной, Тарниц – вымышленный топоним, «по-видимому образованный от нем. tarnen – “маскировать, прятать”, также Nets – ловушка» [НРП, 3: 757]. На самом же деле кому, как не Набокову, знатоку гор, было известно, что Тарниц – самый высокий пик (1346 метров) в юго-восточных польских Карпатах, в Бещадах (Бескидах) на границе Польши, Словакии и Украины, а также имя извилистой речки с каналами в районе Streesow, Zierzow и Mu-chow. Хотя видеть здесь особую символику было бы натяжкой, общее в этих двух местностях то, что название указывает на геометрически определенное место между тремя географическими точками с разными наименованиями.

249

К развитию семантики присоединяется еще и значительный мотив глаз.

250

Более подробно о топонимах см. [Hetenyi 2015, 339–383].

251

В главе использованы материалы статей автора: Nomen est ponem? Name and Identity in Russian Jewish Emigre Prose on and in Berlin of 1920s // Transit und Transformation: Osteuropaisch-judische Migranten in Berlin 1918–1939. Charlottenburg und Scheunenviertel IV. Dohrn, G. Pickhan. Gottingen: Wallstein Verlag, 2010. S. 95-113; Nev es identitas: irodalmi nevadas emigrans szerzok muveiben (a berlini orosz irok peldain) // Emlekezes, identitas, diszkurzus / P. Bodor. Budapest: L’Harmattan, 2015; Имя и идентичность в парадигме российского интеллигента-эмигранта в литературе русского Берлина 1920-х годов // Культура русской диаспоры: знаки и символы эмиграции. Сб. статей ⁄ Ред. С. Доценко, А. Данилевский. М.: Флинта – Наука, 2015. С. 41–50.

252

Когда в чужой среде оказывается личность или группа с двойной национальной принадлежностью, то проблема становится особенно сложной – как показывает пример русско-еврейских авторов, многие из которых оказались в Берлине в 1920-е годы, см. [Hetenyi 2010].

253

Уточню, что космополитичность я употребляю в первом и положительном значении слова.

254

Племена и семьи первоначально не давали одинаковых имен. Принадлежность к семейству или группе, родовой местности была отмечена намного позже введением фамилии.

255

Перефразируя Гейне, который говорил, что Танах, то есть еврейская Библия, была для евреев портативной родиной в течение двух тысяч лет.

256

В рукописи, хранящейся в архиве В. Набокова [Berg Collection], у рассказчика вначале есть только инициалы «В. И.», что опять указывает на типичность, некоторую штампованность в берлинских рассказах. В английском же тексте имя выступает уже в первом предложении. Автор благодарит «The Wylie Agency» за возможность работать в архиве.

257

Характерная ситуация проверки самотождественности в зеркале – утреннее бритье (например, в «Родине» Льва Лунца).

258

Ср.: «Стрелка на стене указывала через улицу на мастерскую фотографа, где в двадцать минут можно было получить свое жалкое изображение: полдюжины одинаковых физиономий, из которых одна наклеивалась на желтый лист паспорта, еще одна поступала в полицейский архив, а остальные, вероятно, расходились по частным коллекциям чиновников» [НРП, 2: 103].

259

Ассоциация с фразеологизмом «дуба дать».

260

Соприкасаются театральное и корабельное слово. Набоков отправился в эмиграцию морем. Здесь зеркало выступает в роли границы двух миров, здешнего и иного. В «Машеньке» такую же существенную роль играют окна, двери и пороги.

261

«Все казалось не так поставленным, непрочным, перевернутым, как в зеркале. И так же, как солнце постепенно поднималось выше, и тени расходились по своим обычным местам, – точно так же, при этом трезвом свете, та жизнь воспоминаний, которой жил Ганин, становилась тем, чем она вправду была – далеким прошлым.

Он оглянулся и в конце улицы увидел освещенный угол дома, где он только что жил минувшим, и куда он не вернется больше никогда. И в этом уходе целого дома из его жизни была прекрасная таинственность.

Солнце поднималось все выше, равномерно озарялся город, и улица оживала, теряла свое странное теневое очарование. Ганин шел посреди мостовой, слегка раскачивая в руках плотные чемоданы, и думал о том, что давно не чувствовал себя таким здоровым, сильным, готовым на всякую борьбу. И то, что он все замечал с какой-то свежей любовью – и тележки, что катили на базар, и тонкие, еще сморщенные листики, и разноцветные рекламы, которые человек в фартуке клеил по окату будки, – это и было тайным поворотом, пробужденьем его.

Он остановился