Ментальная карта и национальный миф - Виталий Владимирович Аверьянов

Скажу больше: нередко философское созерцание идет рука об руку с поэтическим вплоть до того, что бывали случаи: записав какие-то мысли, которые могли бы войти в будущую книгу или статью, я вдруг ловил себя на вопросе – а не «перевести» ли эту мысль в стихи, в образы, в нечто, что можно не только проговаривать, но и напевать. Несколько раз такое случалось и удавалось. А в целом как тенденция – это происходит постоянно. Для меня философия и песни – это не параллельные миры, а скорее сообщающиеся сосуды.

Собственно, и песни на диске «Русская идея» – это не только новые вещи, большинство из них написано давно, есть несколько песен начала 90-х годов. Этот сборник я назвал «Первый час песен», ведь он звучит почти 60 минут (слово «альбом» в отношении музыки я не люблю, в нем есть англосаксонская скороспелость и с точки зрения русского языка неточность выражения). А первым часом я его назвал потому, что это действительно первый сборник аранжированных песен, записанных приблизительно так, как я об этом мечтал много лет. До этого был магнитоальбом в 2003 году, затем в 2016 году студийный диск «25 песен», в котором были только мои голос и гитара. Теперь все, что называется, совсем «по-взрослому»… Хотя с момента начала написания тех песен, которые я считаю заслуживающими внимания, прошло уже примерно 30 лет…

– Почему так получилось?

– В каком-то смысле нашему поколению не повезло. Те, кто лет на 10 старше, вошли в обойму позднесоветского «открытия шлюзов», в основном это была рок-музыка, в русле которой можно было воплотить самые дерзкие песенные замыслы. Был огромный интерес публики ко всему новому, в том числе и сложному, ко всему с претензией на какую-то мысль. То, что рождалось в 90-е годы, уже с трудом пробивало себе дорогу. Произошел своего рода «провал» в андеграунд. И даже крупные фигуры, такие, например, как рок-поэт Сергей Калугин с его группой «Оргия праведников», так и не смогли догнать китов русского рока, пришедших в 80-е годы. А Калугин между тем и талантливее, и значительнее как личность многих из культовых рокеров, особенно значим, на мой взгляд, ранний период альбома «Nigredo». Для меня это символ, что тогда каналы для серьезного творчества были перекрыты. Шоу-бизнес и рынок в музыке закрыли эти каналы и создали искусственную эстрадную диктатуру в поле СМИ и концертной деятельности. Кто успел заскочить на подножку в эпоху перестройки – те остались. А кто не успел – ушли в андеграунд.

Во второй половине 90-х мне пришло ясное осознание: наше время, время нашего поколения еще впереди. И мы свои песни сможем провозгласить во всеуслышанье в отсроченном режиме. Для этого понадобится утвердиться в чем-то другом: кто-то пошел в бизнес, кто-кто, как я, в научную и общественную деятельность.

– Но ведь это нелегко, писать песни в стол, разве нет?

– Не совсем в стол. Песни я пел друзьям. В середине 90-х даже пытался создать свою группу. В конце 90-х и начале нулевых у меня был целый ряд камерных сольных концертов в самых разных местах: в общественных организациях, в домах ученых и, что интересно, в православных общинах, которые особенно радушно меня приминали. Я был тогда чем-то вроде православного скальда-сказителя с 12-струнной гитарой. Но к 2005 году идеологическое и мировоззренческое творчество перетянули – хотя я продолжал писать песни. Но почти все свободное время уходило на общественную мысль: «Русскую доктрину», авторские книги, работу в команде мыслителей, вплоть до создания своего Института.

– Многие люди отмечают необычную стилистику ваших песен. Это и баллада, и что-то от бардовской песни, в некоторых местах это напоминает рок-музыку, встречаются элементы кантри и фолка. Как вы бы охарактеризовали собственный музыкальный стиль?

– Когда-то давно, услышав мои песни на одном из вечеров на церковном подворье, Егор Холмогоров окрестил их «православным шансоном». Он уловил странное сочетание, гибрид интонаций духовной песни и духовного стиха, с одной стороны, и шансона – с другой. Не только блатного, конечно, а шансона в широком смысле.

Но я все же иначе называю этот жанр – герметичный шансон. То есть такая песня, которая может создаваться и воспроизводиться в герметичной, замкнутой среде и долгое время так жить. Для такой песни очень органично идти именно не от концерта, не от реакции публики, а от студии. Поэтому такой жанр вполне может быть чисто сетевым, распространяться через Интернет.

В самом словосочетании, конечно же, парадокс. Ведь любой шансон – это в первую очередь игра на публику, заигрывание с публикой. Хотя и нельзя сказать, что мои песни писались в стол, но они и не выходили на широкую публику. Думаю, многие из нашего поколения не выдержали испытание временем и потеряли творческую нить. Наверное, для многих подобная судьба песен стала бы трагедией. А для меня нет. Это был скорее диалог с Богом, с высшим миром. И я никогда не сомневался, что эти песни не пропадут, что они останутся.

– Вы обладаете завидной уверенностью в себе. Кто те люди, которые помогали философу и ученому воплотить эту мечту? Я имею в виду людей, которые принимали участие в записи диска?

– В общем-то, я являюсь автором и текстов-стихов, и музыки. Музыканты и аранжировщики, с которыми я работаю, довольно бережно относятся к первоначальному замыслу. Мне бы даже хотелось, чтобы они действовали немного смелее. Но они говорят: у вас песни нагружены глубоким смыслом, и каждый поворот, каждый аккорд или прием неслучайны, накладываются на энергию слов. Поэтому и музыкальный замысел нужно сохранять. Тем не менее в следующих дисках я надеюсь уговорить их действовать более смело.

В этом сборнике большинство песен мне помогли сделать как аранжировщик Юрий Середюк, как гитарист – Сергей Шанглеров. Первый из них олицетворяет то, что я называю симфоническим началом, он старается сделать оркестровки полновесными, полифоничными, используя богатый арсенал средств. Если вы посмотрите в буклет диска, вы увидите, что в эти композиции были приглашены, кроме гитаристов, и рояль, и аккордеон, и другие инструменты. Но Юрий Середюк старается задействовать все средства: и духовые, и струнные, и электричество, всевозможные звуковые эффекты, вплоть до кинематографического звучания.

Сергей Шанглеров (Шай), напротив, олицетворяет на данном диске более аскетичную манеру. Мы записали несколько песен, где все построено на гитарах или добавлены один-два инструмента иной природы (например, аккордеон, бас-кларнет, колокола).

Еще один аранжировщик, с которым сделаны на этом диске две песни, – Иван Муравский. У него, на мой взгляд, прекрасно получается синтез моего «шансонного» стиля с фолк-стилистикой и некоторыми современными молодежными стилями, построком. Это