Философская топология русской культуры - Сергей Александрович Азаренко

русских мыслителей, по мнению Флоренского, побуждает их к реализации своих идей и жажде осуществления высшей правды. Вместе с тем в русской философии мы находим противостояние метафизике, настаивающей на жесткости бинарной оппозиции «истина—ложь». В противовес этому предлагается тернарная структура: «правда—истина—ложь», которая оказывается более приближенной к жизни. Между тем такая постановка проблемы не является специфически русской. И. Кант в этических размышлениях подчеркивает, что человеку свойственно притворство (симуляция), и в этом нет ничего плохого, ибо оно приобщает его к культуре, делает благородным и вежливым.

Но замалчивание чего-либо действительно может приводить ко лжи, но может приводить и к неправде. Кант предлагает различать ложь и неправду: если мы даем обязательство открыть некую истину и высказываем при этом ложное утверждение, то мы тем самым творим ложь; но если нас принуждают открыться и при этом не имеют на это права, наше уклончивое высказывание будет только неправдой. Выдвигая тернарную структуру «истина—ложь—неправда», Кант, по существу, указывает на подвижность границ между истиной и ложью. Ф. Ницше уже прямо объявляет, что для жизни необходимо лгать. Истина у него – это стадная ложь, которая продолжает жить даже тогда, когда жизнь к этому не располагает. При этом ложь понимается им как в этическом, так и в риторическом смысле, ибо, используя язык, человек неизбежно лжет. Человеческие понятия – это стертые метафоры. А метафоры возникают в результате отождествления своего ощущения с воспринимаемым предметом, то есть в процессе отклонения от его действительного содержания.

Растворенность языка в «вещах» мира склоняет русскую культуру и философию к «реализму». В самом деле, существуют две ментальные направленности на мир, присущие любой культуре,– «номиналистическая» и «реалистическая». Первая исходит из того, что знаки, в которых мы переживаем и описываем мир, являются всего лишь именами, созданными для того, чтобы обобщить отдельные явления, образующие мир человека. Согласно этому видению реальность мира состоит из неповторимых отдельных событий и явлений, протекающих в какой-то конкретный отрезок времени. Пользуясь обобщающим именем, например, «мир», мы тем самым признаем удобство обобщения или сведения воедино всех его уникальных элементов. Эти имена позволяют в том числе рассуждать и обо всех отдельных интеракциях, конституирующих ту или иную социокультурную реальность. Такой подход к миру глубоко свойственен человеку, но вместе с тем он таит в себе возможное заблуждение, когда имена (общие термины) принимаются за саму реальность. Говоря языком семиотики, происходит гипостазирование означающего, в то время как реальность остается совокупностью отдельных означаемых.

В теории познания настоящий подход именуется номинализмом. Мы полагаем допустимым распространить это именование на область отношения человека к миру, включающую и его бессознательную установку. Естественный язык любого сообщества изобилует общими терминами, но в большинстве они являются фактами конвенций, удобными для большинства договоренностями. В теории познания номинализм для достижения своих целей исходит из установки «как если бы» общие имена существовали. В отношении ментальной направленности на мир понятие «номинализм» может указывать на способность конституирования мира тем или иным сообществом.

Противоположная номинализму направленность исходит из того, что значение языковых единиц заключено в способности «раскрывать» реальность, непосредственно недоступную наблюдению. Понятия при этом вовсе не обобщают наблюдаемые явления, они действительно достигают реальности, которая лежит в их основе и объясняет отдельные события. Данную направленность можно в соответствии с тем, что было отмечено по отношению к номинализму, назвать «реализмом». Семиотически выражаясь, реализм, в отличие от номинализма, гипостазирует означаемое. Номинализм предполагает существование множества «миров» (культур), а реализм – единственный и незыблемый мир. По-видимому, каждому социокультурному единству присуще действие отмеченных направленностей, однако мы полагаем, что в европейской ментальности господствует номинализм, в российской— реализм.

Русскую философию обычно определяют как философию цельной жизни духа, а «не отсеченного интеллекта и отвлеченного рассудка». Ее исходной идеей является идея «цельного знания, основанного на органической полноте жизни» (А. Лосев). Вместе с тем в русской философии можно проследить тенденцию: когда реализм смыкается с материалистическим мировоззрением, он порождает субстанциализм, а смыкаясь с идеализмом, дает толчок к развитию иррационализма. Например, в той части концепции Всеединства, где Вл. Соловьёв рассматривает святость плоти, Матери-земли, божественной материи, он тяготеет к субстанциализму, в воззрении же на Церковь как Тело Христово – к иррационализму.

По Соловьёву, материя и тело суть эманации первичной и недоступной воздействию Мировой души, они утратили ее святость, но сохранили элементы Всеединства, поэтому и теперь они являются основой жизни. Воскресение и идеальное состояние мира мыслится философом не как царство чистого духа, ибо содержание не может быть полноценным без материи и плоти, и само благо было бы без них неполноценным. Всё живое в природе ждет Воскресения и преображения. И этим преображением является полное одухотворение материи и полная материализация идеи. После своего Воскресения в очищенной форме материя и тело станут истинной формой блага и истины. В окружающем мире уже можно наблюдать постепенное одухотворение материи и материализацию идеи. В процессе эволюции в неорганическом мире уже произошло преображение злого и саморазлагающегося вещества, например, угля в алмаз. Также и в органическом и человеческом мире видится постепенное изменение материи, одушевление телесного, например, в переходе от отвратительной слизи первичных организмов к красоте женского тела. В конце всего совершается окончательное, полное и общее воссоединение злого и разорванного бытия: Воскресение мертвых, Воскресение плоти, избавление и освящение всего мира. Субстанциализм Соловьёва делает его нечувствительным к проблемам времени, но обращается к вечным аспектам человеческого существования. Индивидуальный человек в Богочеловечестве вечен. Что во времени возникло – должно во времени и исчезнуть. Однако человек не возник во времени.

До своего физического появления на свет он находится в постигаемом разумом существе Софии, которая есть вечное тело Бога и вечная Душа мира. Русская философия уже со времен славянофилов взяла на вооружение органический и исторический методы, воспринятые от романтического движения, но реалистическое гипостезирование того, что «есть», делало философию истории последних обращенной к поискам вечной истины, и поэтому западная философия истории превращалась в историософию. Но несмотря на господство «реалистической» направленности в русской философии, в ней присутствовала и «номиналистическая», например, в феноменологии Г. Шпета или М. Бахтина. Обращает на себя внимание некое промежуточное положение философии Лосева, стремящегося примирить феноменологию с диалектикой. В «Диалектике мифа», например, он рассуждает о взаимоотношениях веры и знания и в конце концов их отождествляет[123].

Мыслит он следующим образом. Вера всегда есть вера во что-нибудь, феноменологически подмечает он. Свой предмет вера ясно отличает от всякого другого, и поэтому этот предмет, по мнению номиналистически настроенного философа, строго определен и сама вера определена. А это значит, что данный предмет наделен