Уильям Гэддис: искусство романа - Стивен Мур

как Куртц презирает бельгийскую компанию. «Единственное время когда он по-настоящему жил — на войне, — рассказывает Гиббс Эми, — он был командиром танка в Арденнах и когда все закончилось просто не мог до конца, у него случались скверные периоды вот и все». Но после его самоубийства Гиббс узнает, что, защищая небольшой городок, Шрамм попал в плен к немцам, когда остальная его дивизия уже отступила, не сообщив ему[176]. Попытки Шрамма написать книгу о пережитом опыте терпят неудачу — отчасти из-за неодобрения отца, хотя ему и удалось написать сценарий вестерна под названием «Грязные трюки», аллегорию тех событий. (Гэддис написал такой сценарий под названием «Один прекрасный день».) Эйген проявляет к черновикам Шрамма такой же собственнический интерес, как Марлоу — к бумагам Куртца. Хотя и Эйген, и Шрамм — писатели, между ними нет профессионального соперничества: Эйген написал важный, пусть и забытый роман, явно затмевающий вестерн Шрамма. Но ему трудно написать что-то новое, и, по-видимому, он видит в черновиках Шрамма средство, которое поможет ему преодолеть творческий кризис и, возможно, искупить внушенную Гиббсом вину за то, что косвенно он способствовал самоубийству друга. Спор из-за черновиков Шрамма такой же нелепый, как и из-за бумаг Куртца. Гиббс находит их в футляре от пишущей машинки Шрамма и читает, но лжет Эйгену, что не видел их; когда Эйген прибывает в квартиру на 96-й улице, чтобы поискать их самому, он говорит Роде, что это «одна моя начатая работа»; Рода — последняя девушка Шрамма и чуть ли не такая же дикарка, как любовница Куртца, — отвечает, что он лжет, но тот наконец находит черновики под какими-то коробками, и в последний раз мы видим его несущим их к миссис Шрамм с мотивами в лучшем случае смешанными.

Гиббс и Эйген, как Марлоу до них, видят компромиссы, самообман и откровенную ложь, которые, как это ни парадоксально, порой необходимы для сохранения царства идеалов — прекрасного мира, воплощенного, по мнению Марлоу, в нареченной Куртца. Она выступает в роли нравственной фантазии: пусть это скорее проклятие, чем благословение, но оно отделяет ее, Куртца и Марлоу от странников, «вялых демонов»[177] и других моральных банкротов из повести Конрада. Именно это моральное воображение отличает, со всеми их недостатками, Эйгена, Баста, Гиббса и лучших персонажей «Джей Ар» от остальных. И редкое, но хирургическое применение Гэддисом «Сердца тьмы» подчеркивает ненадежную искусственность этого морального царства. Всем четырем произведениям — Теннисона, Киплинга, Уайльда и Конрада — присуще внимание к обоснованности культурных и моральных идеалов и трудности следования им перед лицом личного несчастья и распространенной коррупции[178]. Драматическое обновление Гэддисом этих проблем и трудностей напоминает читателю, что культура всегда находится в состоянии кризиса и всегда будет требовать большего от меньшинства, все еще убежденного в том, что культуру стоит сохранять.

КЛАССИЧЕСКОЕ НАСЛЕДИЕ

 Ссылка на Ипполита в словах Гиббса о семье Шрамма — один из многих намеков на греческие мифы и философию, разбросанных по «Джей Ар». Некоторые — например, этот миф о любви Федры к пасынку, — случайны и локальны в том смысле, что они не образуют какой-либо образной структуры, только напоминают о самых мрачных уголках греческой мифологии. Так, мы слышим, как Эми сравнивает звук циркулярной пилы с Эриниями, встречаем компании, названные в честь стоглавого чудовища Тифона, дельфийской жрицы Пифии и Эреба, олицетворения тьмы (туда же — название корабля в начале «Сердца тьмы»). Брисбой хотел назвать похоронную фирму в честь Харона, но его мать «посчитала это изыском для знатоков». Несколько раз упоминается Платон, единожды приводится отрывок из Гераклита, Гиббс часто цитирует «Политику» Аристотеля в «Агонии агапе», но самые важные ссылки относятся к греческому философу Эмпедоклу и к Филоктету — раненому лучнику, положившему конец Троянской войне. Относительная редкость ссылок на эти две фигуры обратно пропорциональна их важности в «Джей Ар».

Литературоведам Эмпедокл известен главным образом как отчаявшийся самоубийца из поэтической драмы Мэтью Арнольда «Эмпедокл на Этне», но Гэддис ссылается на оригинального поэта-философа V века до н. э. и на сохранившиеся фрагменты его космологической поэмы «О природе». Эмпедокл описал космический цикл, в котором мир поочередно контролируют две противоположные силы — Любовь (или дружба, гармония, единство) и Вражда (или ненависть, беспорядок, разделение). Философ считал, что органическая жизнь развивается в четыре этапа. Первое поколение жизни состоит из разрозненных конечностей: «Выросло много голов, затылка лишенных и шеи, / Голые руки блуждали, в плечах не имея приюта, / Очи скитались по свету, одни, безо лбов сиротея»[179] (фрагмент 57). Во втором поколении части тела случайным образом соединяются с другими, создавая монстров:

одночленные части блуждали…

Но как скоро тесней божество с божеством сочеталось,

Стали тогда и они как попало сходиться друг с другом;

Множество также других прирождалося к ним беспрерывно.

…с ногами без сил и с руками без счету…

Множество стало рождаться двуликих существ и двугрудых,

Твари бычачьей породы являлись с лицом человека,

Люди с бычачьими лбами, создания смешанных полов:

Женщин с мужчинами смесь, с бесплодными членами твари.

Третье поколение производит «целостные формы» — андрогинных существ, описанных Аристофаном в «Пире» Платона, а в четвертом, последнем, поколении эти существа дифференцируются по половому признаку в человеческую расу[180].

На вопрос о псевдогреческой цитате над входом в школу Джей Ар — в действительности принадлежащей Марксу[181] (прощальная шутка Шеппермана), — Гиббс отсылает писателя Галла к «Эмпедоклу […] я думаю, это фрагмент из второго поколения его космогонии, а может, даже первого», и пересказывает соответствующие фрагменты, к большому неудовольствию Хайда:

— я тут пытаюсь вести серьезный разговор с людьми из Фонда по закрытому каналу, а ты вклиниваешься с летающими руками и ногами чьими-то глазами ищущими лбы как все это понимать!

— Он спрашивал об одном досократике, майор, о правиле любви и правиле раздора в космическом цикле Эмпе…

— Они не о комических циклах пришли сюда говорить […]

Миром, согласно Гэддису, правит Раздор — пародийный или «комический» цикл, где процветают фрагментация и разделение. На многолюдном Пенсильванском вокзале «локти находили ребра, а плечи — спины, — бормочет Гиббс, — тут как рассвет мира, сюда… бесчисленные руки и непристроенные глаза, лица глядят в разные стороны». Хотя здесь, как и в других местах, Гэддис буквализирует эмпедоклов образ частей тела, тот пронизывает «Джей Ар» в том же метафорическом смысле, что и у Эмерсона в «Американском ученом»: «Общество — это то состояние человека, когда фиолетовые члены оказываются отрубленными от ствола, и бесчисленные двуногие чудовища щеголяют то красивым пальцем, то изящной шеей, то крепким желудком, то сильной рукой, но никто не является человеком»[182]. Эмерсон жалуется не только на специализацию, но и на раздробленность, на то, что Человек умаляет себя до вещи, функции, а потом к другим относится таким же образом. Результат — несовершенные существа, которые ковыляют по «Джей Ар», натыкаются на людей, используют их, перевирают других и перевирают сами себя, каждый настаивает на своем узколобом мировоззрении