Пространственное воплощение культуры. Этнография пространства и места - Сета Лоу

(стандартных социальных конструкций), которые становятся общим знанием и тем способом узнать что-либо, который отличается от познания через непосредственный опыт. Чем дальше мы уходим от коммуникации с группой или сообществом, тем более абстрактными становятся типизации. Они подчинены «объективации», то есть выносу наружу процесса социального конструирования, в котором идеи, объекты и другие формы «реальности» считаются стабильными и объективными, а не основанными на субъективных процессах их производителей (Berger and Luckmann 1967 / Бергер и Лукман 1995).

Социальная структура представляет собой сумму, которая складывается из этих типизаций и общих объективаций, выступающих устойчивыми индикаторами субъективных смыслов. Самым важным случаем объективации оказывается язык, поскольку он способен отделяться от взаимодействия лицом к лицу и передавать значение на расстоянии. Язык может типизировать опыт и выстраивать «лингвистически обозначенные семантические поля и смысловые зоны» (Berger and Luckmann 1967: 41 / Бергер и Лукман 1995: 71), такие как «гендер» и «класс», формирующие повседневную жизнь и играющие принципиальную роль в социальном конструировании пространства. Джон Сёрл (Searle 1995) называет эти объективации «институциональными фактами», относящимися к культуре и обществу, отличая их от «грубых фактов» физики и биологии, а также различает факты, которые могут существовать независимо от языка, и факты, «само существование которых требует особых человеческих институтов» (Searle 1995: 27, см. также Mounin 1980).

Однако это предполагаемое различие между биологическими и физическими фактами, с одной стороны, и социально сконструированными, или институциональными, фактами – с другой, возражает Бруно Латур (Latour 2005 / Латур 2014). Для него не существует априорного разделения между человеческим и нечеловеческим, органическим и неорганическим – напротив, он рассматривает все сущности одинаково и в тех же терминах. Различия и категории порождаются посредством сетей взаимоотношений и не являются предзаданными, тогда как предшествующие разграничения и различия, которые конституируют «социальное», следует игнорировать (Latour 2005: 76 / Латур 2014: 107). При таком подходе термины «конструирование» (construction) или «социальное конструирование» требуют похода на место – например, на стройплошадку (construction site), – где происходит процесс конструирования, и дальнейшего отслеживания того, каким образом сборка разрозненных элементов порождает нечто – некое место, строение или разновидность социабельности (Latour 2005: 88–89 / Латур 2014: 125)39. Латура интересует отслеживание процесса «конструирования» вне зависимости от того, является ли оно архитектурным или социологическим проектом. С этой точки зрения, процессы социального конструирования возникают из сбора или группировки (ассамбляжа) взаимосвязанных фактов и феноменов.

Социальное конструирование пространства

Все эти концепции социального конструктивизма использовались специалистами в области социальных наук, в особенности антропологами и социологами, заинтересованными в объяснении того, как пространство и места транслируют и кодируют социальные смыслы. Этнографические исследования оказались в этом плане особенно полезны, поскольку продолжительная полевая работа и глубинные описания создания пространств, их использования и порождаемых ими социальных и символических значений могут представить важные догадки относительно процесса социального конструирования.

К ранним образцам этнографических работ, где пространство рассматривается в качестве социально сконструированного феномена, относятся исследования Хильды Купер (Kuper 1972) и Майлза Ричардсона (Richardson 1982). С точки зрения Купер, власть пространства заключается в его способности транслировать значения, выражаемые посредством сложной системы социальных и умозрительных ассоциаций. Купер разрабатывает пространственный анализ взаимодействия территориальных единиц и воображаемых элементов, используя понятие «социальное конструирование пространства» для определения конкретных локаций как «особой части социального пространства, как места, которое социально и идеологически отграничено и отделено от других мест» (Kuper 1972: 420). Одни локации обладают бóльшими влиянием и значимостью, чем другие, но у этих качеств нет устойчивого соотнесения с материальным окружением, они активируются лишь в рамках таких событий, как оспаривание политической иерархии. Этнографический подход Купер предполагает, что локации формируют гибкий пространственный и символический язык, активируемый человеческим вмешательством. Этот подход, восприняв идеи структурной семиотики, применяет их к пространственному анализу, где умозрительным (ideational) и классификационным аспектам придается больше значимости, чем материальному контексту.

Майлз Ричардсон (Richardson 1982) использует иной теоретический каркас для того, чтобы продемонстрировать, как осуществляется социальное конструирование пространства, опираясь на более индивидуалистическую и феноменологическую точку зрения, принимающую в расчет то, как люди трансформируют опыт в символы, включая артефакты, жесты и слова. Именно эти символические трансформации, утверждает Ричардсон, наделяют пространство его смыслом, а сформированные пространственные реалии транслируют базовую динамику культуры. Ричардсон предполагает, что конструирование социальной реальности происходит посредством символических процессов, благодаря которым человеческий опыт и чувства прикрепляются (anchored) к элементам материальной среды. Этот процесс прикрепления в большей степени относится к опыту, нежели к языку, в нем акцентируется то, каким образом человеческое восприятие и чувства играют роль в конструировании пространства как значимого в культурном смысле, выступающего моделью социального конструирования, основанной на мире, в центре которого находится личность (Richardson 1984a и b). К аналогичным феноменологическим и сенсорным подходам к пространству и месту мы еще вернемся в главе 5.

В конце 1980‐х – начале 1990‐х годов перспектива социального конструирования пространства стала общераспространенной. Социологи и проектировщики начали называть социально сконструированные пространства «местами», а процесс социального конструирования получил название «создание места»40 (place-making) (Rodman 1992, Feld and Basso 1996, Sen and Silverman 2014). Видный сторонник такого подхода Маргарет Родмен утверждает, что социальное конструирование мест производится живущими в них людьми, при этом к местам относятся «политизированные, культурно относительные, исторически специфичные, локальные и множественные конструкции» (Rodman 1992: 15). Место, с точки зрения Родмен, представляет собой уникальную реальность для каждой личности, в связи с чем любое место складывается из всех социальных конструкций пространственных значений, воплощаемых в конкретной локации и встроенных в нее.

Содержание понятия «создание места» расширяется за счет процессов разграничения, топонимики, саундскейпинга (soundscaping)41 и воображения – все это способы, при помощи которых может быть восстановлено ощущение места, когда насилие, террор и страх «опустошают» привязанность к месту (Riaño-Alcalá 2002). Кроме того, создание места проявляется при помощи ритуального маркирования и проектирования пространства. Джон Грей (Gray 2006), рассматривая, как происходит создание места при помощи оставления ритуальных надписей в непальском доме, использует семиотические системы Мэри Дуглас (Douglas 1970) и Виктора Тернера (Turner 1968). Грей утверждает, что архитектура домов представляет собой обитаемое пространство, преднамеренно сконструированное при помощи дизайна и планировки, которые в процессе обитания в этом пространстве дают символическое изображение идеальной жизни, социального порядка и космоса.

Некоторые исследователи вышли за рамки процесса создания места, интегрируя в своих исследованиях и социальное конструирование, и социальное производство искусственной среды. Примерами подобной интеграции могут служить работы Деборы Пеллоу (Pellow 2002), Манданы Лимберт (Limbert 2008) и Кэтрин Феннелл (Fennell 2011), в которых социально-пространственные смыслы семейных домов народа хауса (Пеллоу), руин Омана (Лимберт) и социального