О фотографии - Вилем Флюссер

многочисленных аппаратных универсумов, среди которых, конечно, есть намного более опасные. Но в следующей главе будет показано, что фотоуниверсум может служить моделью постиндустриальной жизни как таковой, а философия фотографии может быть исходной точкой для любой философии, занимающейся современным и наступающим бытием человека.

IX. Необходимость философии фотографии

В процессе предшествующего рассмотрения сущности фотографии возникли основные понятия: образ – аппарат – программа – информация. Они должны стать основой всякой философии фотографии, и они же задают следующее определение фотографии: она есть образ, созданный и размноженный аппаратами в соответствии с программой, его предполагаемая функция – информировать. Каждое из основных понятий содержит в себе другие понятия. Образ предполагает магию, аппарат подразумевает автоматизм и игру, программа – случайность и необходимость, информация – символ и невероятность. Это приводит к расширенному определению фотографии: она есть образ магического положения вещей, в силу необходимости созданный и размноженный автоматически, с помощью запрограммированных аппаратов, в ходе игры, основанной на случайности; символы этого образа информируют своего получателя на невероятное поведение.

Данное определение на редкость полезно для философии – с ним нельзя согласиться. Оно провоцирует показать, что оно ложно, поскольку выносит человека как свободного деятеля за скобки. Оно вызывает противоречие, которое, как известно из диалектики, есть пружина философии. В этом смысле предложенное определение – удобный исходный пункт для философии фотографии.

Если рассмотреть основные понятия: образ, программа, аппарат и информация, – то можно обнаружить их внутреннюю взаимосвязь: они все имеют отношение к вечному возвращению того же самого. Образы – это поверхности, по которым скользит глаз, чтобы всё время возвращаться к исходному пункту. Аппараты – это игрушки, которые вечно повторяют одни и те же движения. Программы – это игры, которые комбинируют всё время одни и те же элементы. Информация – это невероятные состояния, которые постоянно выбиваются из тенденции к становлению всё более вероятностными, чтобы всё снова и снова оказываться в русле этой тенденции. Короче говоря: с этими четырьмя понятиями мы больше уже не находимся в контексте линейной истории, в которой ничего не повторяется, всё имеет свои причины и приводит к своим последствиям; область, в которой мы находимся, раскрывается не каузальными, а функциональными разъяснениями. Мы должны (вместе с Кассирером) распрощаться с каузальностью: «Успокойся, мятежный дух!» [4] Каждая философия фотографии должна будет воздать должное неисторическому, постисторическому характеру феномена, который она осмысляет.

Впрочем, мы уже сейчас спонтанным образом думаем о целом ряде областей постисторически. Примером тому служит космология. Мы усматриваем в космосе систему, которая склонна ко всё более вероятностным состояниям; правда, по-прежнему периодически случаются невероятные состояния, но они вновь попадают – с необходимостью – в русло вероятностных событий. Другими словами: мы видим в космосе аппарат, который содержит исходную информацию на входе (Большой взрыв, Big Bang) и запрограммирован с необходимостью реализовать и исчерпать ее случайным образом («тепловая смерть»).

Четыре основных понятия (образ – аппарат – программа – информация) спонтанным образом несут в себе наше космологическое мышление, и мы при этом совершенно спонтанно принимаемся за функциональные объяснения. То же самое относится и к другим областям – психологии, биологии, лингвистике, кибернетике, информатике (и это лишь некоторые из них). Во всех этих областях мы мыслим совершенно спонтанно, образно, функционально программно и информативно. Стало быть, предложенная здесь гипотеза утверждает, что мы мыслим таким образом, поскольку мыслим в фотографических категориях: поскольку фотографический универсум запрограммировал нас на постисторическое мышление.

Эта гипотеза не столь авантюрна, как кажется. Она давно известна: человек изготавливает орудия труда, а себя берет в качестве модели для этого изготовления – до тех пор, пока отношения не перевернутся и человек не возьмет в качестве модели самого себя, мира и общества свое орудие труда. Знаменитое отчуждение от собственного орудия труда. В XVIII столетии человек изобрел машины, и его тело послужило ему моделью этого изобретения, пока отношения не перевернулись и машины не стали служить моделью человека, мира и общества. В XVIII веке философия машин была бы одновременно критикой любой антропологии, науки, политики и искусства, то есть критикой механицизма. Так же обстоит дело и сегодня: философия фотографии могла бы стать критикой функционализма во всех его антропологических, научных, политических и эстетических аспектах.

Однако дело обстоит не столь просто. Ведь фотография – орудие не труда, подобно машине, а игры, как игральная карта или шахматная фигура. Если фотография становится моделью, речь уже идет не о том, чтобы заменить одно орудие другим орудием как моделью, а в том, чтобы заменить существующий тип модели совершенно новым. Предложенная выше гипотеза о том, что мы начинаем мыслить в фотографических категориях, означает, что преобразуются основные структуры нашего бытия. Речь идет не о классической проблеме отчуждения, а о беспрецедентной экзистенциальной революции. Говоря прямо, речь идет о проблеме свободы в новом контексте. Этим вопросом должна заниматься всякая философия фотографии.

Конечно, этот вопрос не нов: им, так или иначе, занималась вся философия. Но тем самым она находилась в историческом контексте линеарности. Постановка вопроса, если коротко, была следующей: если всё имеет причину и приводит к последствиям, если всё «обусловлено», то где пространство человеческой свободы? И все ответы можно также привести к общему знаменателю: причины столь запутанны, а следствия столь непредсказуемы, что человек, это ограниченное существо, может себя вести так, словно он «необусловлен». Но в новом контексте вопрос о свободе звучит иначе: если всё основано на случайности и необходимым образом ведет к ничто, то где пространство для человеческой свободы? В этой абсурдной атмосфере философия фотографии должна поставить вопрос о свободе.

Повсюду мы наблюдаем, как аппараты всех видов начинают программировать нашу жизнь вплоть до упорной автоматичности; как человек переложил работу на автоматы, а большая часть общества занялась игрой с пустыми символами в «третичном секторе»; как экзистенциальный интерес переносится с вещественного мира на универсум символов, а ценность переносится с вещей на информацию. Как роботизируются наши мысли, чувства, желания и действия; как «жить» обретает значение кормить аппараты и получать от них пищу. Короче говоря, как всё стало абсурдным. Где еще есть пространство для человеческой свободы?

И тут мы обнаруживаем людей, которые, вероятно, смогут ответить на этот вопрос: это фотографы, в том смысле слова, который подразумевает данное эссе. Они, на микроуровне, уже сейчас люди аппаратного будущего. Их жесты запрограммированы фотоаппаратом, они играют символами, они работают в «третичном секторе», заинтересованы в информации, они создают вещи, лишенные ценности. И вопреки всему этому считают свою деятельность иной, отличной от абсурдной, и полагают, что действуют свободно.